Вы здесь

Главная » Путешественники, военные и географы исследователи удивительной природы Киргизии.

Роборовский в Центральной Азии.

Экспедиция на горных вездеходах по Кыргызстану.

«На пути по нагорной пустыне мы не видели никаких животных, кроме нескольких усталых, изморенных антилоп оронго, шедших медленно к северу. Они были так утомлены, что не обращали на нас никакого внимания, проходя шагах в 50-ти от каравана. Это давало довод думать, что названные животные идут издалека и что нагорная пустыня, в которую мы вступили, простирается очень далеко на юг. Мы нашли в той же пустыне несколько черепов диких яков, но следов этих животных не встречали. Вероятно яки зашли случайно в эту ужасную страну и погибли в ней от голода. На ночлеге наши лошади жестоко страдали от сильного ветра со снегом, несмотря на войлочные попоны, и тряслись как в лихорадке, Мне в первый раз приходилось быть в такой дикой и ужасной пустыне, и желание познакомиться с ней завлекло меня быть может далее, чем следовало»

В.И. Роборовский. «Труды Тибетской экспедиции».

Индивидуальные многодневные туры и экскурсии по Кыргызстану.

После неудачи в выборе помощников во второе центрально-азиатское путешествие Пржевальский при подборе отряда для новой экспедиции был особенно строг. Из многих кандидатов и лиц, желавших с ним ехать, его выбор пал на 22-летнего офицера, прапорщика Всеволода Ивановича Роборовского.  
"Человек весьма толковый, порядочно рисует и знает съемку, характера хорошего, здоровья отличного", - такую скупую, но не бедную характеристику дал он своему новому помощнику в письме к И. Л. Фатееву. Новый товарищ Пржевальского по экспедиции, В. И. Роборовский, родился 26 апреля (ст. ст.) 1856 г. в Петербурге, в небогатой дворянской семье. Как и большинство городских жителей, имевших поместья, Роборовские выезжали на лето в свое имение Тараки в Вышневолоцком уезде Тверской губернии. Там и состоялось первое знакомство Всеволода с природой, прелесть и безграничность которой пробудили в ребенке большую к ней любовь, не угасавшую всю жизнь.
Эта любовь к природе навсегда осталась руководящим началом у Роборовского и в учебе, и в отдыхе, и в работе. Еще будучи гимназистом, любознательный мальчик целые дни бродил по праздникам в окрестностях Петербурга, а в каникулы в Тараках, наблюдал жизнь насекомых, ящериц, рыб, растений, собирал их и приносил домой для коллекций.
Склонность Роборовского к познанию природы сказывалась и на успехах в гимназии. Он превосходно успевал по истории и географии и самостоятельно занимался естествознанием. В 1892 г. в своих воспоминаниях о Н. М. Пржевальском (Николай Михайлович Пржевальский в 1878 - 1888 г.г. Воспоминания. Русская старина, 1892), Роборовский писал: "Надобно заметить, что география была с малых лет моим любимым предметом и что я имел в гимназии у нашего учителя географии Пьянкова всегда круглую пятерку".
Но увлечение географией, историей и естествознанием, по видимому, неблагоприятно сказывалось на успеваемости по математике и латыни, которые он осиливал с трудом. По окончании гимназии Всеволода Ивановича определили в Гельсингфорское юнкерское училище. Строевые занятия и беспросветная серость казарменной жизни царской армии были молодому человеку не по душе, а беззаботный образ жизни, который вели оканчивающие училище офицеры, не мог заинтересовать одаренного и жаждущего деятельности юношу. 
Его влекла к себе природа, интересовали живые описания путешествий, радость познания тайн жизни растений и животных. И когда после окончания в 1878 г. юнкерского училища Всеволод Иванович встретил товарища по гимназии Ф. Л. Эклона, уже совершившего с Пржевальским Лобнорское (второе центрально-азиатское) путешествие, он был захвачен рассказами очевидца об экспедиционной жизни, о богатстве впечатлений, полученных там, о близости к матери-природе.
"Увлекательные рассказы моего товарища о путешествии в Средней Азии (Центральной Азии. - Б. Ю.) так заинтересовали меня, что во мне загорелось сильное желание испытать самому все то, о чем я слушал с таким любопытством, и я просил Эклона познакомить меня с Николаем Михайловичем". 
Эклон представил Роборовского Пржевальскому, в течение нескольких месяцев Пржевальский присматривался к новому кандидату в спутники, изучал его, испытывал его характер, стращая и запугивая трудностями. И только убедившись в непоколебимом желании молодого человека ехать в экспедицию, дал свое согласие.
Вместо 145 Новочеркасского полка, куда Роборовского хотели направить по окончании юнкерского училища, он попал в экспедиционный отряд прославившегося на весь мир путешественника. Жизненный путь Всеволоду Ивановичу стал ясен. 21 марта 1879 г. третья центрально-азиатская экспедиция Пржевальского вышла из Зайсана. В качестве второго помощника начальника при ней находился Роборовский. 
Экспедиция двигалась через Булун-Тохой вверх по реке Урунгу, прошла г. Хами, откуда сделала переход в 347 верст сыпучими и безводными песками до Са-чжоу. От Са-чжоу экспедиция обследовала близлежащие горы Нань-шань, затем двинулась в солончаки Цайдама, к хребту Бурхан-будда и далее к верховьям Голубвий реки - реке Мур-усу, перевалила на высоте более 5 тыс. метров хребет Тангла и оказалась в расстоянии 300 верст от Лхасы.
Далее путешественников не пустили тибетцы. От горы Бумза экспедиция повернула обратно, прошла к альпийскому озеру Куку-нор, поднялась немного вверх по Желтой реке, обследовала горы Джакар и бассейн Куку-нора и через кумирню Чейбсен и область Ала-шаня направилась в Ургу.
Новый, неведомый мир раскрывался перед глазами Роборовского, когда экспедиция двигалась то пылающими зноем пустынями, то живописными горными долинами, то суровыми каменистыми плоскогорьями Тибета.
Эта новизна поражала и увлекала его. Все хотелось увидеть, узнать и понять. Пржевальский всемерно облегчал молодому путешественнику сложный и трудный путь познания природы: объяснял, показывал, давал задания. Видя увлечение Роборовского ботаникой, он обучал его разработанному в экспедициях способу коллекционирования растений.
Николай Михайлович не ошибся в выборе помощника. Увлекающаяся натура юноши целиком отдалась интересующему его делу. В отчете о своем третьем центрально-азиатском путешествии Пржевальский отмечает: "В. И. Роборовский, страстный коллектор по части ботанической, лазил целые дни по россыпям и скалам..." Ученик успешно освоил коллекционирование растений и вскоре обязанность сбора гербария целиком выполнялась им.
"Как-то само собой случилось, что ботанические экскурсии сделались мне особенно симпатичны и были вменены мне в исключительную обязанность; увлечение ботаникой доходило у меня до того, что зачастую я с опасностью для жизни взбирался на горы и доставал цветочек, до которого добраться казалось почти невозможным; но если я его раньше не видал или мне думалось, что это новый вид растения, то я напрягал все усилия: камни валились у меня из-под ног, казалось вот-вот свалюсь в пропасть, но все-таки я доставал интересовавший меня цветок". 
Всеволод Иванович выполнял и другие различные обязанности в экспедиции, в том числе рисовальщика. В отчете о третьем Путешествии в Центральную Азию Н. М. Пржевальский писал "Типы приходивших к нам, как мужчин, так и женщин втихомолку срисовывал В. И. Роборовский, всегда искусно умевший пользоваться для этого удобными минутами".
Роборовский делал зарисовки пейзажей, животных, растений, в чем нередко проявлял большое умение. Особенно ему удавались зарисовки животных. Отображение же пейзажей отличалось некоторой наивностью, упрощением, что снижало их художественные достоинства. Большую трудность из-за незнания языков составлял для экспедиции сбор этнографического материала. Но здесь часто выручало большое терпение исследователя, каким отличался Всеволод Иванович, и его любознательность.
Он часами просиживал с местными жителями и при помощи переводчика расспрашивал их об обычаях, образе жизни и нравах. С самой лучшей стороны проявил в экспедиции Роборовский и свои физические качества: ловкость, выносливость, смелость и присутствие духа в ответственную минуту.
Когда экспедиция перевалила хребет Тангла и очутилась на земле тибетцев, на нее напали разбойники, жаждавшие поживиться добром путешественников. Смелость и решительность Всеволода Ивановича предупредили гибель одного из членов экспедиции в тот момент, когда нголыки, искавшие повода для нападения на отряд, затеяли в лагере экспедиции ссору.
Вот как описывает это событие Николай Михайлович: "Пока шла торговля, один из прибывших ёграев украл складной нож, висевший на поясе нашего переводчика Абдула Юсупова. Когда этот последний начал требовать свою вещь обратно, то ёграй выхватил саблю и ударил ею Абдула по левой руке, но плохим клинком прорубил лишь шубу и халат, не нанеся значительной раны. Другой ёграй в ту же минуту бросился на Абдула с копьем.
По счастью, находившийся вблизи прапорщик Роборовский успел схватить это копье и сломать его, прежде чем нанесен был удар...". В третьей центрально-азиатской экспедиции Пржевальского, продолжавшейся около двух лет, Роборовский под руководством своего учителя получил первые навыки многообразной экспедиционной работы; но главным и любимым его занятием была ботаника.
Как коллектор, он проделал большую работу: собрал 12 000 экземпляров растений, среди которых было 1 500 видов. Им было выполнено 118 зарисовок, послуживших для иллюстрирования отчета Пржевальского об этом путешествии, вышедшем в 1883 г. под названием "Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки". Это путешествие окончательно определило судьбу Роборовского, готовившую ему славу замечательного русского путешественника. В 1883 - 1885 г.г. В. И. Роборовский вторично сопровождал Пржевальского в четвертом путешествии великого перво-исследователя Центральной Азии
На этот раз Роборовский шел на правах старшего помощника. Главной его обязанностью был сбор ботанических коллекций и фотографирование, пришедшее на смену карандашу. Кроме того, он по возможности выполнял и все другие важные работы. 21 октября 1883 г. экспедиция вышла из Кяхты.
Маршрут ее в 7800 км охватил огромную территорию малоисследованных и неисследованных территорий Внутренней Азии. Экспедиция с севера на юг пересекла пустыню Гоби, проникла к истокам Желтой реки, составлявшим многовековую загадку для ученых, прошла по северной окраине Тибета и, через Лобнор и бассейн Тарима, вышла к пределам России - Караколу. Снова много нового и интересного за это двухгодичное путешествие увидел Всеволод Иванович.
Многому и научился. Но одновременно он почувствовал, что для успешного изучения богатой и разнообразной природы Центральной Азии у него недостаточно специальных знаний, что нужно серьезно и глубоко готовиться к следующей экспедиции.
Поэтому по возвращении в Петербург он усердно стал посещать зоологический и ботанический музеи, общался со специалистами по различным областям естествознания, старался не упускать малейшей возможности для пополнения знаний. Он всегда имел в виду пример своего учителя, Пржевальского, который, несмотря на очень большие познания в естественных науках, все же продолжал учиться, стараясь пополнить пробелы, как это было, например, перед отправлением в четвертую экспедицию, когда Николай Михайлович брал уроки по полевым геологическим исследованиям у И. В. Мушкетова
Участие Всеволода Ивановича в следующей, пятой, экспедиции Пржевальского было решено. Пржевальский оценил своего помощника, проявившего в обоих путешествиях подлинную страсть ученого и мужество воина. Он предполагал теперь поручать Роборовскому ответственные самостоятельные маршруты.
Но неожиданное несчастье нарушило все планы. Перед выступлением экспедиции из Каракола Николай Михайлович умер от брюшного тифа. Учителя не стало. Но экспедиция была снаряжена, и Географическое общество, видя в Роборовском уже хорошо подготовленного руководителя экспедиции, предложило ему ее возглавить.
Однако Всеволод Иванович из-за чрезмерной скромности не считал себя достойным начальствования над экспедицией, которой предполагалось руководить его великому учителю. Отказался от начальствования по этой же причине второй помощник Николая Михайловича П. К. Козлов, уже прекрасно зарекомендовавший себя с первого же путешествия в Центральную Азию. Начальствование экспедицией; было предложено известному и очень опытному русскому путешественнику, дважды проходившему по Центральной Азии, М. В. Певцову. 
Выступив 14 мая 1889 г. из Пржевальска (бывшего Каракола), экспедиция направилась к западу по прибрежной равнине Иссык-Куля, повернула на юг, пересекла хребет Тянь-Шань и через г. Яркенд дошла до урочища Тохта-хоп, откуда по пустынной равнине Южной Кашгарии двинулась к оазису Ния.
От оазиса Ния через Кунь-лунь производились разъезды к югу и юго-востоку на плато Тибета. Из Северного Тибета экспедиция прошла к оз. Лоб-нор и через Кашгар, Токсун, Манас вышла к Зайсану. За эту экспедицию Роборовский произвел пять самостоятельных поездок. 
Первая поездка состоялась из Нии по северной дороге в Черчен и далее вверх по р. Черчен-дарье между хребтами Астын-таг и Токус-даван. Вторая самостоятельная экскурсия Роборовского состояла из двух разъездов и была самой трудной из всех экскурсий экспедиции М. В. Певцова; проходила она по северной окраине Тибетского нагорья. 
В первый разъезд Роборовский перевалом Сарык-туз, в 5270 м, поднялся на Тибетское плато и, следуя к западу между его окрайними северными хребтами - Астын-тагом и Узу-тагом, - достиг верховьев Керии-дарьи, откуда был вынужден из-за огромных трудностей вернуться в Карасай, стоянку экспедиции.
Маршрут этого разъезда проходил на высоте, близкой к 5 000 м, в труднейших условиях. Следующий разъезд Роборовского в эту местность проходил в еще более трудных условиях. На этот раз с ним поехал только самый выносливый из членов экспедиции, Бессонов. Никто из местных жителей не решился итти с Роборовский в эту высокую и холодную пустыню, где, как они говорили, царит смерть, удушье - "ис-бар".
Поднявшись вторично, после короткого отдыха в Карасае, на плато Тибета и перевалив хребет Узу-таг, Всеволод Иванович взял направление на юг по нагорной пустыне, покрытой низкими и узкими кряжами восточно-западного направления.
Высота пустыни приближалась к 5000 м, растительность отсутствовала, каменистость и неровности Мдороги затрудняли движение, лошади не выдержали страшных трудностей и бескормицы и все, кроме одной, пали. Роборовский, пройдя на юг немного более 100 верст, был вынужден опять вернуться в Карасай. В отчете об этой поездке Роборовский писал: "На пути по нагорной пустыне мы не видели никаких животных, кроме нескольких усталых, изморенных антилоп оронго, шедших медленно к северу. Они были так утомлены, что не обращали на нас никакого внимания, проходя шагах в 50-ти от каравана.
Это давало довод думать, что названные животные идут издалека и что нагорная пустыня, в которую мы вступили, простирается очень далеко на юг. Мы нашли в той же пустыне несколько черепов диких яков, но следов этих животных не встречали.
Вероятно яки зашли случайно в эту ужасную страну и погибли в ней от голода. На ночлеге наши лошади жестоко страдали от сильного ветра со снегом, несмотря на войлочные попоны, и тряслись как в лихорадке, Мне в первый раз приходилось быть в такой дикой и ужасной пустыне, и желание познакомиться с ней завлекло меня быть может далее, чем следовало". 
Действительно, Роборовский и Бессонов с трудом, бросив попутно вещи, дошли с уцелевшей лошадью до ключей Сют-булак, где они оставили склад. Третья экспедиция началась от урочища Мандалык на р. Черчене. Роборовский пересек окрайние северные горы Кунь-луня и дошел до хребта Пржевальского (Акка-Таг). Затем прошел 120 верст к востоку вдоль этого хребта, пересек долину между хребтом Пржевальского и северными цепями Кунь-луня и, перевалив эти цепи уже значительно восточнее, вышел затем к урочищу Мандалык. 
Следующий самостоятельный маршрут Всеволода Ивановича проходил также от урочища Мандалык, вдоль северного подножия хребта Алтын-тага (Астын-таг) и по нижнему течению Черчен-дарьи в селение Абдал на озере Лобноре. Наконец, пятая экскурсия Роборовского проходила от селения Курля по южному берегу озера Баграш-Куль до селения Ушак-тала. 
Во время этих поездок, несмотря на исключительные трудности, он снял 2500 верст пути в масштабе 10 вёрст в дюйме, 200 верст в масштабе 5 верст в дюйме, определил координаты 13 пунктов и измерил высоты термобарометром и анероидом 34 пунктов, - всё это в общем позволило нанести на карту 18 000 кв. верст неизвестных ранее местностей. В экспедиции М. В. Певцова Всеволод Иванович собрал около 7 000 экземпляров растений, в том числе было 700 видов. 
В результате участия в трех выдающихся экспедициях но Центральной Азии, проходивших в ее малоизвестных или совсем неизвестных частях, Роборовский 6 раз пересек с севера на юг и с юга на север внутреннюю часть Азиатского материка в пределах от 80 до 106 меридиана восточной долготы, и в этих же пределах прошел по ее южной окраине, Тибетскому нагорью,неоднократно переваливая окаймляющие его с севера хребты, с заходом до 32° северной широты.
Он посетил самые различные области Внутренней Азии: степи и полупустыни северо-восточной Гоби, горячие пески Ала-шаня и Хамийской пустыни, побывал на голубом высокогорном озере Куку-норе и зарастающем тростниками Лобноре, прошел пыльные равнины и оазисы Джунгарии и Кашгарии, пересек могучие хребты Тянь-шаня и Кунь-луня, обследовал холодное плато Северного Тибета и истоки великих рек Голубой и Желтой.
Всеволод Иванович хорошо представлял общий характер природы и населения посещенных им мест. Он усвоил организацию и технику полевых исследований и чувствовал себя уверенным и способным к самостоятельному и ответственному руководству экспедицией в новые, неисследованные районы Центральной Азии, завещанные ему и П. К. Козлову Пржевальским. 
После плодотворных по своим результатам экспедиций в Центральную Азию Г. Н. Потанина и М. В. Певцова (Участником последней, как сказано выше, был В. И. Роборовский.) Русское Географическое общество решило снарядить еще две экспедиции для исследования ее отдаленных юго-восточных частей, включающих интереснейшую по природным условиям Сычуанскую провинцию собственно Китая.
Начальствование над экспедицией, направлявшейся в пограничный Сычуани и Тангуто-Тибетскому нагорью район было поручено Г. Н. Потанину, а вторую предложили возглавить В. И. Роборовскому. Роборовский должен был пройти из Зайсанского поста (В действительности экспедиция начала свою деятельность от Пржевальска, а закончила в Зайсане.) в Сычуань на соединение с Г. Н. Потаниным и вернуться в пределы России новым путем. В план экспедиции входило также исследование Люкчюнской котловины. 
"Приняв крайне лестное для меня, но и ответственное поручение Русского Географического общества, - писал В. И. Роборовский, - и будучи уже знаком по предыдущим своим путешествиям с приемами исследования своеобразных во всех отношениях центральноазиатских стран, должен был озаботиться прежде всего соответствующим сформированием и таким снаряжением самой экспедиции, чтобы в ее устройстве не встретить недостатков, которые могли бы помешать гладкому ее ходу". 
Серьезный подход опытного начальника экспедиции к подбору спутников и снаряжения обеспечил ее успешную организацию. В качестве помощника с Всеволодом Ивановичем шел испытанный в совместных путешествиях товарищ и друг Петр Кузьмич Козлов. Другие помощники и спутники были привлечены в отряд по рекомендации авторитетных лиц.
В снаряжении предусматривались малейшие мелочи, которые могли сыграть свою роль в трудной и полной неожиданностями экспедиционной жизни. 15 июня 1893 года из города Пржевальска, что стоит у берегов живописного альпийского озера Иссык-Куль, вышел большой караван, возглавляемый возбужденным и радостным Всеволодом Ивановичем, полным уверенности в счастливом успехе предприятия. Впереди, подернутый голубоватой дымкой, смутно виднелся могучий Тянь-Шань - Небесные горы китайцев, - манящий путешественника своей дикой и величавой красотой. А там дальше - чудились малоизведанные ущелья Нань-Шаня, седые вершины Амнэ-мачина и Сычуань с ее неисчерпаемой пестротой жизни и красок, богатейшая провинция "Небесной империй"; заветная Сычуань, в которую так стремился его учитель Н. М. Пржевальский. 
С большим воодушевлением, со страстью поэта и романтика начал Всеволод Иванович свою самостоятельную жизнь путешественника но дальним странам. Вспоминая впоследствии эти первые радостные дни и охватившие его волнующие чувства исследователя, ощущающего свободу и близость нетронутой природы, Всеволод Иванович писал: "Да, мы покинули цивилизованную жизнь, полную всяких стеснительных, так называемых удобств, и начали новую свободную жизнь, полную наслаждений природою, в объятия которой мы с любовью предавали себя на три года.
Мы с увлечением лазили по скалам, цепляясь за кусты и деревья, разыскивая для себя подходящей добычи, в удобных местах мы приседали и, отдыхая, наслаждались окрестными видами, вдыхая полной грудью ароматы изумрудных лугов, пестревших чудными цветами. Множество мелких пернатых певунов наперебой услаждали слух наш своими веселыми мелодичными песнями, под аккомпанемент соседнего ручья, журчавшего по камням и разбрасывавшего на нависшую в него траву брызги бриллиантов, отливающих на солнце всеми цветами радуги.
Они без особой боязни перепархивали по ветвям черемухи, защищавшей нас от пригревавшего солнышка своею ароматною прохладною тенью. Расцвеченные разнообразными красками бабочки соперничали с цветами лугов по красоте, которою блистали на солнце. Шмели и трудолюбивые пчелы проносились жужжа мимо уха и напоминали о труде.
По сине-голубому небу плыли кучевые облака, принимая странные формы, временами загораживая солнце. Но куда они плывут! Разве здесь не так хорошо, чтобы побыть еще?!.". Нет нужды подробно шаг за шагом рассказывать о маршруте и работе экспедиции -- читатель это прочтет в увлекательной книге путешественника. Здесь же следует только остановиться на основных моментах ее движения, до того дня, когда непредвиденный никем трагический случай преградил исследователям путь.
Собирая богатые естественно-исторические материалы, экспедиция успешно двигалась вперед. Прошли и обследовали Восточный Тянь-шань, спустились в Люкчюнскую котловину, исследовали ее и организовали в ней метеорологическую станцию; от Люкчюна северной окраиной Хамийской пустыни прошли в Нань-щань и с богатыми коллекциями, гербариями и заполненными дневниками пришли к Амнэ-мачину. 
Большие трудности и опасности были преодолены, дружный отряд находился недалеко от Сычуани, еще каких-нибудь 120 - 150 верст и она примет усталых путников, доставит им заслуженный отдых и радость удачи. Но в тот момент, когда все были уверены в близком достижении основной цели своего путешествия, случилось несчастье.
В ночь на 28 января 1895 года с В. И. Роборовским произошел удар. Болезнь парализовала всю правую часть тела: лицо перекосилось, правая рука и нога отнялись, язык не слушался, сознание ежеминутно терялось. С ужасом думал Всеволод Иванович в короткие мгновенья прихода памяти о судьбе своего детища - незаконченной экспедиции.
Казалось, что все перенесенные трудности и лишения, опасности, все было напрасно, - экспедиция не завершит намеченных работ, а собранные уже материалы не будут им обработаны. В эти минуты, когда перед глазами больного путешественника стояла смерть, в первую очередь возникла мысль у него не о личной судьбе, а о судьбе экспедиции.
Впоследствии, в своем отчете, он писал: "Масса всевозможных мыслей толпилась в беспорядке в больной голове; постоянные потери сознания обрывали их, они лезли снова и снова прерывались обмороками и т. д. Но все-таки я не допускал мысли о том, что это задержит наше движение в Сычуань, и нарочно старался думать о чем-либо другом; но одна и та же назойливая мысль, не развиваясь дальше, не покидала мозг.
Возможность выполнения задачи, намеченной и взлелеянной еще в Петербурге, вызывала молчаливые слезы, сердце невыносимо больно сжималось, от этой боли спиралось дыхание, на лбу выступал пот, наступал обморок и, как только он проходил, все начиналось снова. Помириться с этой мыслью мне казалось невозможным, и я боролся с нею до первого обморока, а по приходе в чувство в голове страшная боль, словно тысячи фабричных молотов работали наперебой; голова кружилась и, казалось, что катишься в какую-то бесконечную пропасть". 
Дни шли, приступ не отпускал больного, становилось ясно, что болезнь имеет затяжной характер. Как ни тяжело было Роборовскому повернуть обратно от близкой цели своего путешествия, но жестокая действительность заставила принять такое решение. Он не мог ставить под угрозу судьбу уже достигнутых результатов работы, не мог рисковать жизнью и благополучием членов отряда, для которых задержка где-либо с больным в оставшейся самой трудной части пути до Сычуани, среди суровой природы, могла привести к печальному исходу.
Решение повернуть обратно было принято. 5 февраля, после некоторого облегчения, наступившего в болезни начальника экспедиции, отряд повернул в обратный путь. Медленно, очень короткими переходами начали двигаться на родину. Всю силу своей большой воли собрал Всеволод Иванович, чтобы заставить себя тащиться и не быть обузой товарищам. Болезнь начальника не остановила научных работ: по прежнему собирались коллекции, производилась проверка записанных ранее материалов и сбор новых.
Понемногу недуг отпускал Роборовского, и экспедиция стала двигаться быстрей, объем работ расширялся; наконец, он и сам уже мог самостоятельно и свободно двигаться, а в дальнейшем и совершать довольно продолжительные разъезды для посещения и обследования наиболее интересных мест. Через 30 месяцев по выходе из Пржевальска экспедиция вышла на перевал Цаган-обо, за которым раскинулась родная русская земля.
Несмотря на незаконченность намеченного маршрута, результаты работ экспедиции и весь собранный ею естественно-исторический материал были велики и важны для науки. Следуя по Восточному Тянь-Шаню, экспедиция собрала дополнительные географические материалы по этой части Тянь-шаня и обследовала никем еще из европейцев не посещенный Большой Юлдус (Малый Юлдус прошел Н. М. Пржевальский во время второй центральноазиатской экспедиции.). Исследованиями путешественника было установлено, что Большой Юлдус - высокая платообразная межгорная впадина, по которой протекает река Хайдык-Гол с ее западным притоком Ихэ-Юлдус-голом.
Долина протянулась с запада на восток на 120 - 130 верст и в ширину до 30 - 40 верст. С севера ее ограничивает хребет Нарат высотой до 3500 - 4000 м, окаймляющий своим восточным продолжением также и северную сторону котловины Малого Юлдуса. С юга Большой Юлдус отделяется рядом снежных хребтов Тянь-шаня от Кашгарии.
Впадина Большого Юлдуса (а также и его северо-восточное продолжение - Малый Юлдус) некогда представляла дно альпийского озера, воды которого прорвали себе на востоке проход к озеру Баграш-Куль. Средняя высота долины около 2400 м. С окружающих гор сбегают реки, делающиеся полноводными и бурными во время дождей. Поверхность Большого Юлдуса болотистая, покрыта роскошными лугами, на которых пасутся стада, принадлежащие монголам-торгоутам. 
Другим, более важным, результатом работ экспедиции было обследование Нань-Шаня. После работ Пржевальского и Роборовского в Нань-шане, в связи с данными геолога В. А. Обручева, закончена была научная рекогносцировка этой огромной горной системы. Была выяснена орография Нань-Шаня, являющегося частью северной ветви Кунь-Луня.
На западе Нань-Шань соединяется с Кунь-лунем посредством хребтов Анембар-ула и Алтын-таг, а на востоке примыкает к Кунь-луню в верховьях Хуан-хэ. Хотя геологически Нань-шань представляет единое целое, но по физико-географическим условиям его принято по почину его первоисследователя, Пржевальского, делить на Западный и Восточный. В Западном Нань-шане В. А. Обручев при его пересечении к юго-западу от Сучжоу насчитал семь хребтов - Рихтгофена, Толай-шань, Да-сюэ-шань, Е-ма-шань, Гумбольдта, Риттера и западное продолжение Южно-Кукунорского хребта.
Восточный Нань-шань по его словам состоит из целого ряда отдельных горных хребтов, но ни один из них не имеет общего названия на всем протяжении. Общая длина Нань-шаня около 1000 км, а ширина превышает 300 км. Образующие его горные хребты расположены кулисообразно, между ними - широкие продольные долины или с протекающими по ним реками, или же сухие. Западный Нань-шань выше, обильнее вечными снегами, имеет высокие пустынные долины; в нем отсутствуют древесные формы, беден животный мир.
Восточный Нань-шань изобилует скалами, высоких пустынных долин нет. Растительность богатая, особенно на северных склонах, покрытых густыми тенистыми лесами; альпийская область занята прекрасными лугами. Животный мир разнообразится значительно большим количеством видов. Большая разница в физико-географических условиях между Западным и Восточным Нань-шанем по наблюдениям Пржевальского объясняется воздействием на последний китайского муссона, который не захватывает Западного Нань-шаня. 
Наконец, Роборовским была подробно обследована Люкчюнская котловина и, что главное, проведены там двухлетние систематические метеорологические наблюдения. По описаниям путешественника Люкчюнская, или Турфанская, котловина представляет собой огромную плоскую впадину, расположенную в Восточном Тянь-шане. На севере от нее тянутся с запада на восток хребты главной водораздельной цепи Восточного Тянь-шаня, уходящие за линию вечного снега у горы Богдо-ула.
На юге изогнулся невысокой грядой хребет Чоль-таг - это совершенно безводные, пустынные и безжизненные горы. На западе к котловине спускаются сильно пониженные смыкающиеся отроги окаймляющих ее с севера и с юга гор Даванчипа и Чель-тага. На востоке ее замыкают обширные малоподвижные пески Кум-тау (Кум-таг). Центральная часть долины занята солончаком, к которому от горных отрогов спускается галечная пустынная равнина. На юго-востоке солончака раскинулось соленое озеро Боджанте. Вся впадина расположена ниже уровня моря, и у озера Боджанте имеет по измерениям Роборовского самую низкую отметку, равную - 130 м.
По северной, восточной и западной окраинам котловины расположены оазисы, населенные тюрко-монгольским народом чанту. На арыках и карызах чанту занимаются земледелием, возделывая сорго, пшеницу; кунжут, хлопок, ячмень, овощи, арбузы, дыни. В результате двухлетних метеорологических наблюдений, проведенных экспедицией Роборовского в Люкчюне, выяснились ее исключительно интересные в климатическом отношении особенности: "Годовой ход давления, т. е. разность между средними месячными давлений в июле и в январе, равняется почти 30 миллиметрам, величина, вероятно крайняя для всего земного шара. В декабре, январе и феврале максимум давления в Азии находится в центре континента.
Суточные колебания в этом центре также велики, как в некоторых тропических странах. Температура летних месяцев очень велика, в среднем для июля она приравнивается к Сахаре и предельная высокая в 48° тоже наибольшая для всей Азии {В настоящее время известно, что в Средней Азии отмечены два случая с температурой 50°.} (на солнце 64°). По сухости и по бедности осадков Люкчюнская впадина также представляет крайность.
За 30 месяцев работы экспедиция прошла 16 000 верст, в значительной части по малоисследованным и неисследованным местностям Центральной Азии. На протяжении всего пути проделана топографическая съемка, основывающаяся на 30 определенных экспедицией астрономических пунктах. Вычисленные долготы и широты отличаются достаточно высокой точностью. В результате съемочных работ экспедиции было нанесено на карту 222 000 кв. верст земной поверхности.
Среди привезенных коллекций было 250 шкур и 30 скелетов редких животных, 1200 птиц, 450 экземпляров пресмыкающихся и рыб, 30000 насекомых. В ботанических сборах насчитывалось 1300 видов (25 тысяч экземпляров), были привезены семена 300 культурных и дикорастущих растений, 350 образцов горных пород составляли геологическую коллекцию. Дневники и предварительные отчеты, присылавшиеся в Географическое общество, включали массу сведений о жизни животных и растений, об их местообитании и условиях существования.
Различные этнографические материалы дополнили данные прежних путешественников: Пржевальского, Потанина, Певцова и др. о малоизвестных народах внутренних частей Азии, а привезенные археологические находки, в том числе уйгурские письмена и книги на языках народов Турфанской (Люкчюнской) впадины, побудили Географическое общество послать туда специальную экспедицию с Д. А. Клеменцем во главе, за которой последовали немецкая, английская и французская экспедиции. В. И. Роборовский - ученик Н. М. Пржевальского.
Его самостоятельная исследовательская работа 1893 - 1895 г.г. была прямым продолжением работ Пржевальского по изучению природы и населения Центральной Азии. Общий характер и частные методические установки в его научной работе целиком сходны с методами его учителя. Ввиду рекогносцировочного характера исследований, проводимых в Центральной Азии, Роборовский также ставил своей основной задачей сбор фактического материала, обобщая и суммируя который, ученые могли бы делать выводы и построения.
И он был прав. Ибо невозможно при таком ограниченном времени, которым располагал путешественник-рекогносцировщик, уделять внимание деталям, хотя и очень важным. При средней дневной скорости движения в 25 - 30 верст в трудных топографических и климатических условиях времени и сил едва хватало на съемку местности и сбор образцов геологических, растительности и животного мира. В качестве верного и оправдавшего себя способа исследований Роборовский применял дальние разъезды.
Это позволяло охватывать значительные площади не только их однократным линейным пересечением, но несколькими. Кроме того, во время разъездов начальника экспедиции и его помощника на месте расположения оставленного лагеря велись систематические метеорологические и климатические наблюдения. Это был замечательный прием научной работы, давший чрезвычайно ценный материал, заслуживший высокую оценку ученых.
Этнографические наблюдения и записи велись попутно, в маршрутах, или в дни стоянок у селений и городов. Но, ведь, понятно, что дать безупречный, очень точный и объективный материал о том или ином народе на основании изучения его в течение недели или нескольких совершенно невозможно. Он будет зависеть во многом от случайностей. Об этом надо помнить и иногда критически относиться к написанному. Как путешественник Роборовский во многом уступает Пржевальскому.
Первоисследователь Центральной Азии был вообще личностью необыкновенно одаренной. Его специальная географическая подготовка и знания в естественных науках были очень велики, поэтому сравнивать с ним какого-либо путешественника трудно, скорее можно говорить только о более или менее удачном продолжении его деятельности другими. Роборовский, к его чести, достиг в этом успеха. И конечно, не будет принижением его заслуг, если придется отметить отсутствие у талантливого ученика того, что имеется у великого учителя.
Роборовский, как и Пржевальский, удачно совмещал в себе зоолога, ботаника. Этого требовал в то время рекогносцировочный характер географических работ в Центральной Азии. Специалистов по различным разделам наук в помощь начальнику экспедиции не давали. В связи с этим интересно отметить, что Роборовский, как и Пржевальский, был более сильным в определении и характеристике растительности и животного мира и в климатических наблюдениях.
Этим и объясняется то, что его ботанические и зоологические сборы и наблюдения по климату посещенных им местностей составляют главную ценность всего собранного материала. Геологические же исследования у ученика, так же как и у его учителя, были сравнительно слабее. 
Но у Пржевальского помимо сбора образцов горных пород и набросков орографических схем имеются попытки дать историю образования горного района, впадины, озера. Он дает также интереснейшие географические сравнения, например, Тянь-шаня и Нань-шаня в отчете о Лобнорском путешествии, приводит свои обобщения климатических наблюдений и выводы о климате Центральной Азии в книге "Монголия и страна тангутов", дает свои точки зрения на различные географические явления.
Такой широты мысли у Роборовского в его книге мы не встретим. Но стремление к охвату всего круга географических вопросов, касающихся описываемой страны и всех сторон жизни населяющего ее народа, читатель проследит на страницах всего его труда. Сделано это с любовью, знанием дела и в максимально возможных для него пределах. Климатические, точнее -- метеорологические наблюдения, а также и гипсометрические, в исследованиях возглавлявшейся Роборовским экспедиции занимают особое место.
По отзыву А. А. Тилло, бывшего тогда в Географическом обществе председателем отделения математической географии, "заслуги В. И. Роборовского по метеорологии и гипсометрии из ряда выдающиеся" (Доклад А. В. Григорьева "Комиссии по присуждению медалей Отделения статистики". Отзыв действ. члена ИРГО А. В. Григорьева о трудах В. И. Роборовского и П. К. Козлова по исследованию Центральной Азии", на присуждение Константиновской медали. Отчет ИРГО за 1897 г. Приложения.).
Если исследования В. И. Роборовского в общем проводились по разработанным Н. М. Пржевальским способам и приемам, то в области метеорологических и климатических исследований работы экспедиции  Роборовского были новой ступенью в исследованиях природы дальних стран. Организация постоянной метеорологической станции II разряда в Люк-чюне и целый ряд станций со сроком работы до 4 месяцев представляют важнейшее достижение экспедиции. 
В течение двух лет Люкчюнская станция проводила наблюдения всех метеорологических элементов, что дало совершенно новые данные для климатологии Внутренней Азии. По этим наблюдениям стало возможным проводить на карте Центральной Азии изобары с точностью 1 - 2 или 3 миллиметров, вместо точности до 10 - 20 мм, которая допускалась прежними данными. Это было огромным успехом географии. Центральное положение Люкчюнской впадины на Азиатском материке и абсолютная высота, очень близкая к уровню моря, увеличивают ценность всех наблюдений, так как это позволило проводить изотермы и изобары без предварительной обработки для приведения к уровню мирового океана".
В том же отзыве А. А. Тилло говорится: "Весьма важны многочисленные определения Роборовского и Козлова. Их было более 400 и притом некоторые основные пункты определены многократными наблюдениями стационарного характера, каких в Азии даже у Пржевальского почти не было.
Впервые во время экспедиции барометр наблюдался 3 раза в сутки и только теперь мы имеем суточный ход давления в самом центре Азии. Многочисленные высоты и отдельные определения метеорологических явлений примыкают к этим стационарным наблюдениям, что делает дневники по метеорологии и гипсометрии гораздо более ценными, чем все прежде доставленные сведения этого рода из тех же стран". К сожалению, ботанические и зоологические сборы путешественника до сего времени не обработаны.
Дать полную характеристику или систематические описания растительности и животного мира без научной обработки этих материалов не представляется возможным. Приходится ограничиться только очень краткой оценкой коллекций и заметок Роборовского по разделам ботаники и зоологии, используя для этого отдельные замечания специалистов. Коснемся сначала деятельности Роборовского как ботаника. По высказываниям В. Л. Комарова в "Некрологе В. И. Роборовского" труды путешественника способствовали созданию единственного в своем роде центрально-азиатского гербария.
В этом же некрологе В. Л. Комаров указывает на обилие ботанических сборов Роборовского, умелый их подбор и на богатство "своеобразными, лишь однажды собранными представителями". В. И. Липский ("Биография и литературная деятельность ботаников и лиц, соприкасавшихся с Императорским Ботаническим садом", в. 1, 1913, СПб) отмечает тщательность, с которой В. И. Роборовский записывал все необходимые данные к взятому в гербарий растению. 
На ярлыках всегда указаны дата, местонахождение экземпляра, высота местности, почва, окраска цветов, степень покрытия почвы растением (редко, часто, сплошь). К этому добавим, что в дневниках и отчете путешественника часто встречаются дополнительные записи, характеризующие то или иное растение, особенности его строения и вегетационного периода в зависимости от неблагоприятных условий -- ранних морозов, ветров, сухости или, наоборот, излишнего увлажнения почвы и т. д.
Все эти заметки Роборовского очень ценны. Они помогут ученым при обработке ботанических материалов и коллекций путешественника восстановить картину распространения растений, их сообществ, периодов жизнедеятельности и приспособляемости к условиям среды. Обработанные коллекции также послужат необходимым материалом к систематическому описанию флоры Центральной Азии. Ботанические коллекции Роборовского хранятся в Ботаническом институте им. В. Л. Комарова Академии наук СССР.
Количество растений в этих коллекциях достигает 25 тысяч экземпляров, среди которых насчитывается 1800 видов. В III томе "Трудов" Роборовского приведен лишь предварительный список, состоящий из 352 родов цветковых растений, которые относятся к 80 семействам и заключают 252 вида тибетской и 1103 вида монгольской флоры. Несомненно, что при обработке гербария будут описаны новые виды растений, и заслуги Роборовского перед наукой еще более возрастут. Для характеристики зоологических сборов В. И. Роборовского воспользуемся материалом, любезно предоставленным нам А. Г. Банниковым. "Зоологические коллекции, собранные В. И. Роборовским, представляют несомненный интерес.
Если Н. М. Пржевальский и П. К. Козлов в своих сборах уделяли особое внимание птицам, то В. И. Роборовского интересовала не только эта группа. Но и в ряду интересных птиц,тсобранных лично В. И. Роборовским во время его путешествий, оказались новые формы; к числу таких относится, например, горный вьюрок Роборовского, описанный еще Н. М. Пржевальским. В. И. Роборовским были собраны значительные коллекции млекопитающих, в том числе и мелкие мышевидные грызуны, часто ускользающие от внимания других путешественников, несмотря на то, что как раз эта группа представляет большой зоогеографический интерес.
Так особенно интересны были сборы 1894 года в Нань-шане. Здесь, в ряду добытых млекопитающих, оказалось шесть новых форм. Среди них особого внимания заслуживают хомячки, особенно Phodopus roborovskii, описанный К. А. Сатуниным. Этот вид представляет собой единственную, древнюю, песчаную форму из группы хомячков с интересными приспособительными чертами к условиям существования в незакрепленных песках. Интересны собранные в Нань-шане новые полевки и песчанки.
Одной из самых замечательных находок является карликовый пятипалый тушканчик Cardiocranius paradoxus, вначале описанный как новый род, а впоследствии выделенный Б. С. Виноградовым в особое подсемейство. Это очень древнее подсемейство, видимо произошедшее от основного ствола тушканчиков еще в миоцене, совмещает крайне примитивные черты наравне с чертами специализации. Находка В. И. Роборовского позволила впервые с уверенностью говорить о Центральной Азии, как о колыбели еще третичной пустынной фауны.
Интересны сборы В. И. Роборовского и по другим группам животных. Сборы рыб, амфибий и рептилий, до сих пор лишь предварительно обработанные, содержат большое число новых форм. Многие из них были описаны Я. Бедрягой в честь Всеволода Ивановича. К числу таких относятся, например, удавчик, геккон, круглоголовка, ящурка, носящие имя Роборовского. Наконец В. И. Роборовский не оставлял без внимания и беспозвоночных животных. В частности им проведены большие сборы насекомых, в том числе жуков и бабочек.
Последняя группа, собранная особенно полно, послужила материалом для ряда специальных и общих зоогеографических работ". Большое внимание уделял Роборовский в своих наблюдениях населению, хотя это было трудно делать и по незнанию местных языков и по вышеуказанной причине, т. е. беспрерывному движению е остановками на сроки, недостаточные для наблюдений подобного рода. В записях путешественника примечательна его внимательность и к внешнему облику, и к духовной жизни и быту описываемого народа, вплоть до мельчайших деталей в их одежде и постройках.
Он пишет о людях с чувством симпатии, без того ничем не оправданного чувства превосходства, которое наблюдается у многих иностранных путешественников, таких, как Стенли, Свен-Гедин, в их описаниях путешествий. Нельзя, например, не обратить внимание на то, как любовно Роборовский рассказывает о детях чанту, невольно заставляя полюбить эту ватагу нагих беззаботных ребят. В "Трудах" Роборовского можно видеть, что Роборовский во время путешествия всюду пользовался уважением и гостеприимством. 
Случаи недружелюбного отношения к экспедиции, которое, кстати говоря, искусственно возбуждалось китайскими колонизаторами, были редки. Но и в этих случаях отношение к экспедиции со стороны местных жителей быстро менялось в лучшую сторону, как только Роборовский сближался с людьми, и та узнавали, что перед ними дружественный русский путешественник. Так было в Восточном Туркестане, так было и в Тибете, несмотря на то, что в Тибете чувство ненависти к чужестранцам, помимо подстрекательства китайцев, дополнялось еще тем, что тибетцы ревниво оберегали свои земли от проникавших к ним из Индии, англичан, которые уже не раз пытались подчинить их своему влиянию.
Не зная же русского языка, тибетцы не всегда могли отличить русских от англичан. Нельзя не остановиться на некоторых существенных недостатках в этнографических наблюдениях Роборовского. Путешественник не вникал в анализ общественных отношений и классовой структуры общества; дальше простого перечисления отдельных социальных групп города или селения -- купечества, ремесленников, крестьян - он почти не идет, лишь изредка отмечая кабалу, в которой крестьяне находились у купцов, или безграничную власть князей.
В этом сказывается отчасти и неподготовленность Роборовского к этнографическим наблюдениям и, несомненно, ограниченность его мировоззрения, хотя он и жил в годы, когда марксизм распространялся и развивался в России, а борьба классов была более острой, чем в какой-либо другой стране. Но от всего этого Роборовский был далек.
Отсталостью Роборовского в политических взглядах объясняется то, что он, проезжая поселками Семиреченского казачества и отмечая крайнюю нищету казаков и их невежество, не вникает в причины, поставившие трудолюбивого русского человека в такое бедственное положение; он видит корень зла в их "лени". Н. М. Пржевальский оказался более наблюдательным, когда еще в 1870 г. с горечью описывал подобную картину в жизни уссурийского казачества (Путешествие в Уссурийском крае. Географгиз, 1947, стр. 222--226.).
Он указывал и причины, которые, по его мнению, привели к тому, что казаки опустились, стали нищи и, как он говорит, "ленивы". К этим причинам он относит, говоря его словами, насильное поселение казаков на Уссури, неумные действия царской администрации по устройству казачества в новых, отдаленных от родины, краях и отсутствие настоящей заботы о поселенцах со стороны этой администрации. 
Можно с уверенностью сказать, что эти причины имели место и в судьбе Семиреченского казачества, что осталось незамеченным Роборовский.
Роборовский не скупился на резкие слова, давая характеристики китайцам, с которыми ему приходилось встречаться. Он говорит об их жадности, хитрости, ненависти к чужестранцам. Понятно, что эти отрицательные качества ни в коей мере не являются чертами, присущими китайскому народу. Путешественник имел дело с определенными социальными группами китайцев, с людьми, ушедшими с родины в китайские колонии за легкой наживой за счет угнетаемых народов.
Перечисляя китайское население города Данкыра, наблюдательный Роборовский пишет, что: "коренные, т. е. постоянные жители города Данкыра состоят из китайцев: купцов, начальства, солдат, различных предпринимателей, актеров и аферистов...". Мы видим, что это люди, в большей части оторвавшиеся от трудовой деятельности, для них труд, совесть и честь не являются добродетелями. Были, конечно, в колониях Китая и представители честного трудового китайского народа, но их против всех чужестранцев восстанавливали те же чиновники и купцы, боявшиеся потерять власть в колониях и объекты для грабежа. 
Пишет Роборовский и об ужасном состоянии китайской армии, ее распущенности, деморализации и неспособности к боевым действиям. Это совершенно закономерно. Армия, руководимая неграмотными, бездарными и алчными людьми, не могла быть иной. В книге "Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки" Н. М. Пржевальский рассказывает о том, как главнокомандующий китайской армии, направленной для борьбы с восставшими дунганами, Дзо-цзун-тан, не только не боролся с курением опиума в среде солдат, но сам обыкновенно сразу закупал у купцов весь привозной опиум, а затем на время запрещал его привоз с тем, чтобы продавать солдатам по двойной цене.
После сказанного становится ясным, почему у Роборовского так нелестны характеристики китайцев, встреченных им в Западном Китае. 
Лучшие духовные качества китайского народа мы можем видеть в революционном Китае. Китайский свободолюбивый народ успешно освобождает свою землю от власти реакционного гоминдановского правительства, развязавшего при поддержке американских империалистов гражданскую войну.
Народно-революционная армия Китая тесно связана с народом и, руководимая идейными и одаренными людьми, показывает примеры дисциплины и героизма в справедливой борьбе с продажными войсками Чан-Кай-ши, которые отстаивают старый, отживший мир, порождающий эксплуататоров и тунеядцев. К сказанному о китайских колонизаторах следует добавить, что Роборовский правильно отметил разлагающее влияние их "цивилизации" на монголов.
Многие отрицательные качества, которые путешественник наблюдал у некоторых встречавшихся ему монголов, он прямо приписывает чуждому, нездоровому воздействию китайских колониальных чиновников, купцов, аферистов, которые в корыстных целях спаивали простодушных кочевников, приучали их к азартным играм, курению опиума и подавали им пример к легкой наживе торгашеством и обманом. 
Но колонизаторы, вместе с местными феодалами и духовенством, не смогли внести разложения в массы монгольского народа, подавить в нем чувство собственного достоинства и стремление к свободе.
Ныне в Монгольской Народной Республике монгольский народ, сбросив власть чужеземных эксплоататоров и местных князей и духовенства, успешно идет по пути строительства новой жизни в своей независимой, свободной от эксплуатации стране.
Несмотря на отдельные недостатки в этнографических наблюдениях Роборовского, они все же интересны. Портреты жителей Центральной Азии, данные путешественником, ярки, выразительны, а описания их быта, несомненно, очень ценны. Заканчивая нашу краткую характеристику научных заслуг путешественника, мы приведем заключительные слова А. В. Григорьева, ученого секретаря Географического общества, который воспользовался для доклада "Комиссии по присуждению медалей Отделения статистики" отзывами А. А. Тилло и других виднейших специалистов о работах экспедиции В. И. Роборовского. Он закончил свой доклад следующими словами ".
Эта экспедиция - одна из замечательнейших и плодотворнейших экспедиций новейшего времени... результаты ее поистине велики". В ряду путешественников, которыми гордится наш народ, В. И. Роборовский занимает видное место. Его научные достижения заслужили прекрасную оценку ученых обществ.
За великолепные и богатые ботанические сборы Всеволод Иванович был избран почетным членом Ботанического сада. Около десятка растений, названных его именем, будут хранить память славного путешественника. За плодотворное участие в экспедиции Н. М. Пржевальского в 1879 - 1880 г.г. Всеволоду Ивановичу была присуждена Географическим обществом Малая золотая медаль. В 1892 г. после путешествия с М. В. Певцовым его наградили большой серебряной медалью им. Н. М. Пржевальского.
В 1897 году за экспедицию 1893 - 1895 г.г. Географическое общество дало Всеволоду Ивановичу высшую свою награду - Константиновскую медаль. Говоря о научных заслугах В. И. Роборовского в экспедиции 1893 - 1895 г.г., необходимо сказать, что успехом в своей научной деятельности он в огромной мере обязан товарищам и спутникам по экспедициям, и в первую очередь Петру Кузьмичу Козлову, опытному путешественнику, преданному делу исследования Центральной Азии, который превосходно провел значительную долю научных наблюдений и успешно руководил экспедицией в отсутствие Всеволода Ивановича в разъездах и во время его болезни; В. Ф. Ладыгину, усердно помогавшему в сборе научных материалов, оказавшему экспедиции большую помощь знанием китайского и тюркского языков; Шестакову, который с большим чувством ответственности провел двухгодичные наблюдения на метеорологической станции в Люкчюне; Иванову, значительно облегчившему своей опытностью экспедиционные трудности, и другим членам отряда, которые всемерно способствовали успеху дела. 
Роборовский и сам это прекрасно понимал и не даром он, заканчивая свои "Труды", с тяжелым чувством вспоминает о минутах прощания со своими спутниками после расформирования отряда: "мы с грустью провожали своих товарищей - солдат и казаков к их служебным частям и, может быть, чтобы не встретиться со многими никогда более.
Не легко было следить за уносившимися тройками, увозившими от нас людей, с которыми в течение почти трех лет мы делили все труды, лишения и все радости нашей счастливой страннической жизни, направляемой всеми единодушно для этой общей задачи - выполнения целей экспедиции!" 
На экспедиции 1893 - 1895 г.г. деятельность В. И. Роборовского как путешественника была закончена. Тяжелый недуг не позволил ему больше принимать участие в экспедициях, и он занялся составлением отчета о своем путешествии и подготовкой его к изданию. Но и это тяжело больному, измученному болезнью страдальцу, давалось с большим трудом. С 1900 года болезненные припадки стали следовать один за другим, сильный организм Всеволода Ивановича не успевал справиться с одним припадком, как наступал новый.
Больной уже с трудом говорил, это заставило его удалиться в Тараки и там проводить свои печальные годы в борьбе с жестокой болезнью. Только богатырский организм путешественника смог так долго сопротивляться тяжелому недугу. Умер Всеволод Иванович 23 июля 1910 года в Тараках.
По воспоминаниям очевидца, видевшего Всеволода Ивановича в последние годы жизни в Петербурге в 1898 - 1899 г.г., Роборовский, несмотря на свою болезнь, был тогда еще строен; его высокий рост и пропорциональное сложение говорили о природной силе и крепости организма.
Лицо с русыми волосами и русой бородкой было болезненно, но мужественно и красиво. Простой, негордый, от природы веселый и остроумный характер Всеволода Ивановича сразу располагал к нему. Всегда вокруг него создавались кружки зачарованных его словами слушателей, которых он заражал своей энергией и страстью к путешествиям, большой любовью к природе.
Его мысли и слова всегда были проникнуты чувством восхищения перед своим учителем Н. М. Пржевальским, заветам которого он был предан до бесконечности (Этими сведениями я обязан Дмитрию Константиновичу Иванову, сотруднику Центральной картографической фабрики им. Дунаева, который в 1898 - 1899 г.г. был учеником картографического заведения Руднева в Петербурге, где В. И. Роборовский готовил к изданию карты своего путешествия.).
В Известиях Русского Географического имеются проникнутые сердечным чувством строки, посвященные В. И. Роборовскому: "Его любовь к природе, к человеку, его редкий по своей скромности характер, внушали к нему уважение и искреннюю любовь не только его родственников, благоговевших перед его именем, не только близко его знавших и приходивших с ним в общение людей, но и среди крестьян, которые на всю округу, от мала до велика, сохраняют о нем самую нежную почтительную память". 
В селе Овсище, в 5 верстах от Тараков, где похоронен В. И. Роборовский, стоит скромный памятник славному путешественнику, о котором с уважением всегда будет помнить наш народ. "Труды экспедиции по Центральной Азии" написаны Роборовский под влиянием превосходных книг Н. М. Пржевальского. Это сказывается как на отборе и расположении материала, так и на самой литературной форме. Изложение "Трудов" имеет повествовательный характер - все описано так, как происходило в действительности в течение тридцати месяцев изо дня в день.
Нет ничего лишнего, что рисовало бы идиллически картину его путешествий по далеким странам, и, наоборот, ничего нет, что выставляло бы автора в роли героя, преодолевающего сказочно трудные препятствия. Автор не приукрашает, не усугубляет. 
Повествование иногда прерывается главами, содержащими полное географическое описание отдельных районов и их населения, или поэтическими страницами, посвященными особенно тронувшим путешественника картинам природы или события.
Эти как бы нарушения повествовательного характера книги только увеличивают ее ценность, так как первые - главы с полным географическим описанием районов - преподносят читателю материал в обобщенном виде, облегчая его понимание, а вторые - поэтически написанные страницы - придают книге большую художественность.
Язык автора красочен, прост, не загроможден трудными оборотами с ненужными "учеными" словами. Это делает книгу легко доступной и интересной большому кругу советских читателей.

Источник:
Книга «Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань». Б. Юсов. 1949 год.