You are here

Home » Географы, путешественники, исследователи, этнографы Казахстана.

Путешествия Северцова.

Путешествия в горах Тянь-Шаня.

  "Северцев был выдающийся зоолог, талантливый географ и один из самых умных людей, которых я когда-либо встречал"

П. А. Кропоткин.

Поездка из Туркестана в Кызылорду.

В своём предисловии к книге Н. А. Северцова "Путешествия по Туркестанскому краю..." известный географ П. П. Семёнов-Тян-Шанский писал, что Н. А. Северцов был "...одним из первых русских путешественников, занявшихся исследованием столь интересной колоссальной, горной системы Тянь-шаня, одним из пионеров географической науки в странах неведомых и в течение стольких веков не поддававшихся научным исследованиям".
Книга "Путешествия по Туркестанскому краю и исследования горной страны Тянь-шаня" была издана Русским Географическим обществом в Петербурге в 1873 г., т. е. 74 года назад.
С тех пор, в течение трёх четвертей века, этот замечательный труд ни разу не переиздавался и стал в наше время малодоступным даже для научных работников, не говоря о широких кругах читателей.
Хотя некоторые наблюдения и выводы Северцова несомненно устарели, однако книга до сих пор не утратила своего значения и интереса. Энциклопедически образованный учёный, Николай Алексеевич Северцов приводит в этой книге множество данных, основанных на собственных многолетних наблюдениях.
Его сведения по общей географии включают в себя громадный фактический материал по климатологии, почвоведению, гидрологии, гидрографии, орографии и лимнологии Средней Азии.
Кроме того, мы находим здесь подробное описание геологического строения Средней Азии, а главным образом её животного и растительного мира. В этой книге становится ясной роль Северцова как одного из крупнейших русских зоогеографов и основоположника русской экологии.
Но книга интересна и ценна не только для естественников. Историки, этнографы и экономисты могут также найти в ней чрезвычайно полезные для себя сведения. Северцов своими научными воззрениями и идеями во многих вопросах опередил свой век и в ряде случаев вполне современен нам.
Книга изложена в форме дневника путешествий. В ней описаны три экспедиции из семи, проделанных Северцовым в течение 23 лет. Первая из них - поездка на низовья Сыр-дарьи - является начальным этапом исследований Северцова в Средней Азии. Две другие экспедиции относятся ко второму этапу исследований Северцова - изучению Тянь-шанской горной системы.
Особый раздел книги (вторая часть) посвящен подробному описанию одной из наиболее значительных экскурсий, предпринятой Северцовым во время экспедиции 1865 - 1868 г.г. -- поездки на рр. Нарын и Аксай. Описанию этой шестинедельной экскурсии уделено три четверти книги.
Изложена она с большими подробностями, очень ярко и сочно рисует природу Тянь-Шаня, способы и средства полевой работы того времени и методику исследований Северцова. Вслед за этой книгой Северцовым было задумано издать ещё две другие, в которых он предполагал подробно развить вопросы, затронутые в этой книге лишь вскользь, дать, как он говорил в своём предисловии, "систематическую научную обработку" всех собранных им материалов.
Вторую книгу предполагалось целиком посвятить физической географии Средней Азии. В третьей книге Северцов предполагал дать геологическое описание Средней Азии. Обе эти книги Северцов намеревался издать в том же 1873 г. В своём предисловии (см. "Предисловие автора") он сообщает, что орографическая часть второй книги была им в рукописи закончена. Однако в свет эти книги не вышли. Известно, что Северцов остался недоволен плохим исполнением карт, отлитографированных в его отсутствии, и отказался их подписать.
Мы ничего не знаем о судьбе рукописей. Следы их утеряны. В архиве Географического общества в Ленинграде хранится лишь небольшая рукописная часть этих материалов - список измеренных и приблизительно определённых высот Внутренней Азии {Уч. Арх. ВГО. раз. 87, оп. No 1, д. No 7.}.
Настоящее издание книги "Путешествий по Туркестанскому краю" является сокращённым. При редактировании мы неукоснительно стремились сохранить стиль автора, колорит книги и своеобразную прелесть языка Северцова. Из текста исключены в основном петрографические и стратиграфические описания.
Подобные сокращения признаны целесообразными, так как геологические сведения, приводимые Северцовым в этой части, значительно устарели. Во всех случаях, когда допускались более или менее существенные сокращения, мы оговаривали их либо в комментариях, либо в тексте - в примечаниях редактора.
В ряде случаев Северцов допускает сокращения слов и названий; мы сочли возможным многие из них сохранить, например, Podoces вместо Podoces Panderi, Арал - вместо Аральское море, Джаны и Куван вместо Джаны-дарья и Куван-дарья и т. д., но при первом упоминании названия оно даётся непременно полностью.
Названия населённых пунктов и вообще имена собственные, как правило, сохранены в транскрипции Северцова. Для крупных географических объектов при первом их упоминании приводится современное название в редакторских скобках или же, в случае надобности, к ним, как и к другим устаревшим местам, даны комментарии, вынесенные, по техническим соображениям, в конец книги под номерами, соответствующими номерам в тексте, заключённым в круглые скобки.
Некоторые названия и термины, ставшие архаичными, приводятся в современной транскрипции, например: Тянь-шань вместо Тянь-шан у Северцова, Терскей Ала-тау и Кунгей Ала-тау вместо Тереке и Кунге Ала-тау, ледниковый вместо ледяной период и некоторые другие.
В книге Северцова содержатся многочисленные данные о расстояниях и высотах. Следует иметь в виду, что Северцов часто производил съёмку расстояний и даже высот глазомерно, в лучшем случае - барометрически. Поэтому не всегда можно принимать на веру эти данные.
В отдельных случаях, когда измерения высот или расстояний особенно важны для нашего читателя или интересны по сравнению с современными измерениями, мы приводим в комментариях новейшие данные. Примечания редактора в тексте заключены в прямые скобки. Примечания Северцова, вынесенные им подстрочно, в основном сохранены и отмечаются в тексте цифрами. Круглые скобки в тексте соответствуют скобкам Северцова.
Все даты приводятся в старом стиле.
Меры длины и веса, употребляемые Северцовым, оставлены без изменений. Для удобства читателей в конце книги дана таблица перевода старых мер в метрические.
В книге полностью сохранены употребляемые Северцовым латинские названия животных и растений.
Соответствующие им современные названия приводятся в указателе, приложенном в конце книги.
Маршруты сводной карты, так же как и маршруты отдельных экспедиций Северцова, помещённые в книге, впервые составлены в полном виде по архивным материалам редактором настоящего издания.
Все рисунки, приведенные в книге, выполнены самим Северцовым. Некоторые из них, хранящиеся в коллекции проф. Ленинградского университета Л. А. Портенко, публикуются здесь впервые. Литература о Северцове до сих пор очень невелика.
Наиболее известные из имеющихся печатных работ о нём принадлежит М. А. Мензбиру (1886 г.), С. И. Огневу (1938 г.) и Г. П. Дементьеву (1940 г.). В нижеследующей вступительной статье, помимо печатных трудов, использованы рукописные материалы о Северцове, хранящиеся в архивах Москвы, Ленинграда, Воронежа, Чкалова и Ташкента {Уже после сдачи в набор настоящего издания вышла в свет интересная книга Л. Б. Северцовой "А. Н. Северцов", Л., 1946.
В этой книге впервые опубликованы некоторые рукописные материалы, ссылки на которые приводятся в нашей статье как на неопубликованные (рукописные воспоминания акад. А. Н. Северцова и некоторые другие)}.
В процессе работы над книгой Северцова в связи с множеством затронутых в ней вопросов, пришлось обращаться за справками и консультациями, в частности по поводу обновления латинских названий животных и растений, к ряду учёных Академии наук и Ленинградского университета, за что приношу этим лицам, в особенности акад. Л. С. Бергу и проф. Л. А. Портенко, глубокую благодарность.
Николай Алексеевич Северцов родился 24 октября 1827 г. в г. Воронеже. Отец его, Алексей Петрович, во время Отечественной войны 1812 г. отличился своей отвагой. В Бородинском сражении он потерял руку и вышел в отставку в чине подполковника гвардии. До старости служил по ведомству народного просвещения, затем поселился в одном из своих имений - селе Хвощеватом, Землянского уезда, Воронежской губернии, и занялся хозяйством.
Мать Северцова, Маргарита Александровна, урождённая Семёнова, была домовитой хозяйкой и нежной матерью. А. П. Семёнов-Тян-Шанский в личной беседе с автором настоящей статьи высказывал предположение, что М. А. Северцова приходилась родственницей семье Семёновых и что с родственных отношений, может быть, и началась дальнейшая многолетняя дружба Николая Алексеевича с семьёй Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского.
У Северцовых было пять сыновей и две дочери: старшим был Николай Алексеевич. Младшие три брата его не получили законченного высшего образования. Это были светские молодые люди, которых не интересовали науки. Кроме Николая Алексеевича, только один из всех братьев, Александр, окончил университет (по историко-филологическому отделению).
Николай Алексеевич любил брата и особенно дружил с ним. За свойственную обоим рассеянность и неловкость в семье подшучивали над ними и считали "Николеньку и Сашу чудаками, с которых нечего спрашивать манер..."
После смерти Алексея Петровича и Маргариты Александровны родовые имения Северцовых в Воронежской губернии наследовали дети. Николай и Александр получили село Петровское (близ г. Боброва, где остаток жизни провёл и сам Алексей Петрович).
Александр Алексеевич рано умер и своё имение завещал старшему брату. Ему же поручил он и заботу о своём единственном сыне - А. А. Борзове {А. А. Борзов - известный советский географ, скончался в 1939 г.}.
Большая семья Северцовых была очень дружной, хотя все были разные. Детей не баловали, но любили и заботились о них, предоставляя относительную свободу в развитии их вкуса и наклонностей. Среднее образование все дети получили домашнее.
Для этого приглашались хорошие гувернёры и лучшие учителя. В доме была довольно большая библиотека русской и иностранной литературы. Преподавание языков было поставлено превосходно: все Северцовы свободно говорили и писали по-английски, по-немецки и по-французски, а Николай Алексеевич, кроме того, в совершенстве изучил латынь.
Ещё в детстве у него зародились интерес и любовь к природе. В десятилетнем возрасте он научился записывать свои наблюдения и делал это так тщательно, что сумел использовать эти записи, будучи уже взрослым, при работе над своей магистерской диссертацией.
Во время длительных прогулок, когда все дети были увлечены играми, Николай, уединившись с карандашом и бумагой, внимательно зарисовывал то растения, то животных, проявляя при этом большие способности рисовальщика.
Он рано пристрастился к книгам. В пасмурные дни, забравшись в какой-нибудь угол библиотеки, он часами просиживал над иллюстрированными изданиями и альбомами, разглядывая изображения животных и читая объяснения к ним.
А когда он подрос, любимым занятием его стала охота. Стрелял Северцов "на редкость мегко". Бродя по лесам и полям всю жизнь интересовавшей его Воронежской губернии, он до тонкости изучил "нравы", "повадки" их обитателей, "узнавая каждую птицу по полёту, по голосу, различая малейшие оттенки, крики" {Из рукописных воспоминаний акад. А. Н. Северцова, любезно предоставленных в числе других материалов автору данной статьи проф. Моск. университета С. А. Северцовым - внуком Николая Алексеевича.}.
Поступление в университет рано стало мечтой юноши. Он серьёзно и упорно готовился к этому большому для него событию. Пятнадцати лет он был хорошо подготовлен по зоологии, истории и математике, имел большой литературный багаж и тщательно изучил естественную историю Бюффона.
Однако его стремление поступить в Московский университет неожиданно встретило формальные препятствия. На старательно написанном прошении Северцова от 6 июля 1843 г. лаконичная резолюция: "Бумаг достаточно, но 16-летие просителю исполнится 24 октября сего 1843 года {Московский областной исторический архив.
ела Совета Московского университета, 1850, д. No 146.}. Исход дела решили блестяще выдержанные вступительные экзамены, и после некоторых хлопот 16-летний Северцов был зачислен на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета.
С первого курса Северцов обнаружил разносторонние интересы. Кроме обязательных занятий и работ в специальных лабораториях, он, пользуясь правом студентов свободно посещать лекции на других факультетах, часто слушал наиболее популярных и любимых студентами профессоров.
А возможности в этом отношении были тогда для одаренных студентов университета очень широкие. Известно, что в 40-е и 50-е годы XIX в. Московский университет переживал период расцвета. В нем читали такие корифеи науки, как историки Грановский и Кудрявцев, физик и географ Спасский, зоолог Рулье и др.
Больше других лекций привлекали Северцова блестящие лекции проф. Рулье. Карл Францевич Рулье (1814 – 1858 г.г.) - один из основоположников экологии, талантливый педагог, блестящий лектор и, по воспоминаниям современников, обаятельный человек.
Его лекции, как пишет А. Н. Северцов, поражали слушателей новизной идей, обширностью кругозора и глубоко философской постановкой специальных вопросов. Обилие биологических фактов, приводимых в лекциях, он мастерски обобщал в критически проверенные выводы.
Оригинальность метода и блестящее изложение неизбежно оставляли глубокое впечатление у слушателей. Студенты, которых на естественном факультете было мало, любили Рулье, "...иногда они, собравшись на лекцию Рулье, не находили его в аудитории и, посоветовавшись друг с другом, шли отыскивать профессора в кофейной Печкина (на Тверском бульваре), где находили Карла Францевича за кружкой пива и с трубкой. Рулье объявлял, что так как аудитория в сборе, то нечего итти в университет, и начинал свою очередную лекцию-беседу, всегда живую и талантливую" {Из вышеназванных воспоминаний акад. А. Н. Северцова.}.
Молодой Северцов, ставший впоследствии отцом русской экологии, страстно привязался к своему учителю. Пытливость, выдающаяся склонность к исследованиям, любовь к природе и достаточно глубокая подготовленность его - всё находило живой отклик у талантливого и тонкого лектора, который вскоре стал не только руководителем, но и другом Николая Алексеевича.
Северцов в течение всей жизни с глубокой благодарностью вспоминал о своём учителе и в предисловии к своей магистерской диссертации, названной ниже, писал:
"В слышанном нами курсе общей зоологии профессор обращал особое внимание на важность и современное положение исследований о связи жизненных явлений между собой и зависимости их от внешних условий, от среды и обстановки, в которой живёт животное. С тех пор эти исследования окончательно сделались главным предметом моих занятий, и моё любопытство относительно жизни животных приняло научный характер..."
Хотя Рулье умер совсем еще молодым человеком и не оставил почти никакого литературного наследства, его многочисленные ученики и последователи надолго сохранили о нём светлую память. И долго еще короткий период педагогической деятельности Рулье в Московском университете называли "временем Рулье".
Университет для Северцова стал школой для последующей практической деятельности. Уже на студенческой скамье он понимал, что для глубокого изучения явлений природы во всём их многообразии и взаимосвязи необходима разносторонняя образованность и полная осведомлённость в частных вопросах естественных наук.
В этой связи его особенно заинтересовали лекции проф. Спасского. Михаил Федорович Спасский (1809 – 1859 г.г.), физик и метеоролог по образованию, под влиянием идей Гумбольдта и Риттера заинтересовался географией и самостоятельно разработал университетский курс физической географии.
В университете его лекции пользовались большим успехом, он был хорошим методистом и имевшийся в его распоряжении материал излагал последовательно и интересно. Некоторые явления природы он подтверждал опытами, которые ставил тут же по ходу чтения.
Лекции проф. Спасского развили у Северцова вкус к географии и ввели в новые для него области науки: геологию и климатологию. Об этих лекциях, поставивших перед ним ряд географических проблем, сам Северцов пишет: "они обратили меня к изучению трудов Гумбольдта и его последователей".
Так в Северцове формировался географ. Он пристрастился к экскурсиям, иногда целые дни в одиночестве бродил за городскими стенами, изучая природу окрестностей Москвы. Обычно эти экскурсии он совершал один.
Из студентов в университетские годы он близко сошёлся только с Я. А. Борзенковым и С. А. Усовым, дружеские отношения с которыми сохранил на всю жизнь. После напряжённого учебного года Северцов уезжал на всё лето в имение к родителям и там продолжал свою работу в лесу и поле.
Владея теперь методом научного исследования, он аккуратно фиксировал результаты своих экологических наблюдений. В 1847 г. Северцов закончил университет со степенью кандидата. Началась полоса самостоятельной серьёзной научной работы.
Теперь было достаточно времени для систематических наблюдений над явлениями природы и жизнью животных в разные времена года. Северцов много работал и много читал, готовясь к магистерским экзаменам.
В результате исследований этого периода им была написана небольшая, но очень интересная статья "Astur brevipes". Эта первая печатная работа Николая Алексеевича была помещена в бюллетене Московского общества испытателей природы {В том же 1850 г. Северцов был избран действительным членом Общества испытателей природы.}.
В семье не поощряли стремление Северцова посвятить себя науке. Алексею Петровичу, видимо, жаль было расстаться с мечтой о военной карьере для старшего сына. Он был бы, вероятно, также больше удовлетворён, найдя в нём задатки образованного "разумного" помещика.
среде родовитого поместного дворянства, к которому принадлежала и семья Николая Алексеевича, в то время научная деятельность не только не поощрялась, а, напротив, скорее осуждалась как занятие "неблагородное", идущее вразрез с сословными дворянскими традициями.
Но Николай Алексеевич не мог уже отказаться от научных занятий. Они являлись для него содержанием всей жизни. Девять лет самостоятельной полевой практической работы в Воронежской губернии еще укрепили его в решении посвятить себя науке.
Работа велась для магистерской диссертации и носила, главным образом, экологический и частично фенологический характер. 5 ноября 1855 г. в стенах Московского университета состоялась публичная защита магистерской диссертации кандидата естественных наук Н. А. Северцова.
Диссертация называлась: "Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии. Рассуждение, написанное для получения степени магистра зоологии, по наблюдениям, сделанным в 1844 - 1853 годах".
Теперь работа эта стала библиографической редкостью и очень устарела. Однако она "не потеряла своего значения до сих пор" {Л. С. Берг. Памяти Николая Алексеевича Северцова. Известия ГГО, No 1, 1940.} и нередко используется биологами.
Современные ученые высоко оценивают роль работы Северцова для развития экологического направления в русской зоологической науке. Так, известный советский зоолог, проф. Московского университета С. И. Огнев пишет: "В этой работе через головы следующих поколений были предвосхищены многие идеи, которые теперь только развиваются в работах новейших экологов".
Связь животных с определенными условиями существования (зависимость от биоценоза, как сказали бы теперь), анализ периодических явлений, размещение животных в течение различных фаз этих явлений, анализ перелётов птиц, их линьки (в зависимости от состояния организма, пола, возраста), влияние линьки на окраску и многие другие - вот те вопросы, какие нашли себе яркое и оригинальное освещение и отражение в этом труде" {С. И. Огнев. Бюллетень Моск. общ. исп. прир., отд. биологии, 1938, т. XVII (5 - 6).}.
М. А. Мензбир {Михаил Александрович Мензбир {1855 – 1935 г.г.) - известный русский орнитолог и дарвинист, профессор Московского университета. Он был учеником, последователем и большим другом Николая Алексеевича.} говорил, что Николай Алексеевич при жизни отказался от некоторых положений, выдвинутых в этой книге.
Но в 50-е годы XIX в. она законно привлекла внимание передовых учёных мира не только в России, но и за границей новизной и оригинальностью поставленных в ней вопросов и разрешением их. Это, по существу, была первая экологическая работа в России.
Сам Северцов при всей своей скромности должен был признать это: в предисловии он пишет, что "в литературе науки мы не читали до самого печатания этого труда никаких теорий периодических явлений, а одни факты".
Оппонентом на защите был проф. Рулье, давший глубокий анализ и высокую оценку работе. Вообще К. Ф. Рулье играл в этой работе роль вдохновителя: он первый подал мысль студенту Северцову еще в 1844 г. заняться экологическими наблюдениями: он следил за его работой; ему принадлежат слова эпиграфа к диссертации Северцова, слова, которые прошли красной нитью через всю научную жизнь последнего. "Полагаем задачею, достойной первого из первых учёных обществ, назначить следующую тему для труда первейших учёных: исследовать три вершка ближайшего к исследователю болота относительно растений и животных и исследовать их в постепенном взаимном развитии организации и образа жизни, посреди определённых условий (курсив мой. - Р. З.).
Академик А. Ф. Миддендорф писал об этой работе: "...Сочинение г. Северцова написано на степень магистра, и, следовательно, оно есть труд-первенец молодого автора, но со всем тем оно представляет собой совершенно новое явление в русской литературе. Содержание его имеет основание самостоятельное.
Приступая к рассмотрению столь замечательной книги, мы ожидали от неё чего-то необыкновенного и на этот раз не ошиблись в своих ожиданиях. Чтение её не только вполне удовлетворило наше любопытство, но и доставило нам самим не мало поучения и удовольствия..." {Миддендорф. Разбор сочинения г. Северцова под заглавием: "Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии", М., 1855.}
Миддендорф горячо рекомендует далее издание книги Северцова за границей, "потому что чрезвычайно много зависит от той методы, по которой производятся наблюдения: она как бы открывает новую колею, по которой можно дойти до важных открытий; я с своей стороны тщетно искал такого труда, который бы хотя приблизительно столь пристально удерживал в виду одну из конечных целей зоологической географии, как разбираемое здесь сочинение..."
Диссертация была издана в 1855 г. в Москве. За свой труд автор её получил малую Демидовскую премию Академии наук. Каждый из биографов Северцова считает своим непременным долгом упомянуть, что Николай Алексеевич отказался от кафедры ради путешествий.
Это справедливо лишь отчасти: Северцов действительно в 1859 и 1864 гг. пожертвовал университетскими кафедрами ради научных экспедиций. Но сохранился материал, говорящий о том, что отказ этот дался ему ценою внутренней борьбы.
В Московском областном архиве имеется ряд документов о попытке Николая Алексеевича получить место штатного доцента при кафедре зоологии в Московском университете. Первое прошение об этом в совет факультета датировано 17 ноября 1855 г., т. е. сразу после защиты диссертации.
Трудно было предположить отказ, тем более, что попечитель университета возражений не имел, а на физико-математическом факультете работали профессора Рулье, Спасский и другие, хорошо знавшие и ценившие Северцова.
Совет факультета выразил единодушно своё глубокое уважение к учёным достоинствам Северцова: "...г. Северцов всегда отличался необыкновенным трудолюбием и наклонностью к глубокому и полному изучению избранного им предмета".
Однако относительно педагогических способностей Северцова члены факультета выразили некоторые сомнения. Надо полагать, что для колебаний тут были серьёзные основания, так как Северцов не только по призванию своему не был педагогом, но и по другим данным не подходил для преподавательской работы: говорил он очень медленно, глухим голосом и сильно картавил.
Совет факультета окончательного решения не вынес, но предложил Северцову предварительно представить и защитить дополнительную диссертацию pro venia legendi. Дело затянулось, вызвав вмешательство министерства народного просвещения, куда Северцов обратился с просьбой ускорить решение.
И для самого Николая Алексеевича вопрос о педагогической деятельности был в конфликте с его давнишним стремлением к полевой работе. Представившаяся в это время возможность принять участие в экспедиции на Сыр-дарью разрешила этот конфликт.
Несмотря на заключение министра о предоставлении Северцову должности доцента, он прекратил дальнейшие хлопоты, которые, со свойственной ему настойчивостью и привычкой доводить начатое дело до конца, вёл в течение почти целого года, и уехал за границу для подготовки к предстоявшей экспедиции.
Вопрос о выборе научного пути был решён... Теперь для Северцова настало желанное время свободы и возможности новых исследований. Известные с детства места родной ему Воронежской губернии больше не удовлетворяли его пытливости.
Северцова тянуло в незнакомые земли, дальние поездки. В июле 1856 г. Северцов выехал за границу. Несколько месяцев он изучал зоологические коллекции в столичных музеях Западной Европы, но стремление к живой природе и надежды на экспедицию в Среднюю Азию неудержимо тянули его на родину.
О Средней Азии Северцов мечтал уже много лет. Впервые об этом "таинственном и чудесном" крае он услышал, еще будучи студентом, от Григория Силыча Карелина. Этот знаменитый натуралист, путешественник и исследователь Средней Азии проводил зиму 1845 г. в Москве, и знакомство его с Северцовым было совершенно случайным.
Карелин в 1821 г., 20-летним юношей, за карикатуру на Аракчеева был сослан в гарнизон Оренбургской крепости прапорщиком артиллерии. Тягости ссылки не помешали научному росту Карелина. Благодаря своей необычайно любознательной и деятельной натуре, он даже в тяжёлых условиях занимался исследованием природы, собирал зоологические и, главным образом, ботанические коллекции.
По долгу службы ему пришлось в 1822 г. сопровождать археолога П. Н. Свиньина по Оренбургской линии до Сибири, участвовать в экспедиции Берга в Киргизские степи; в 1824 г. он производил изыскания и съёмки лучшего маршрута пути от Оренбурга до Симбирска и до Екатеринбурга.
Работа эта выполнялась Карелиным очень успешно и так увлекла его, что он пристрастился к путешествиям. Знание дела и добросовестное выполнение всех заданий скоро помогли ему выделиться из окружающей его гарнизонной среды. Ему стали доверять дела "особой важности".
Скоро ему поручили руководство несколькими экспедициями, и он отлично справился с этой задачей, после чего заслужил известность учёного. Он исследовал южное, восточное и северо-восточное побережье Каспийского моря, изучал Восточный Казахстан, Алтай и Саяны.
Из огромных замечательных коллекций Карелина сохранилась лишь небольшая часть, в основном обработанная Северцовым. Остальные, вместе с рукописями подготовленных к печати отчётов его путешествий, погибли во время пожара в Гурьеве в 1872 г. Карелин умер вскоре после этого от разрыва сердца.
Когда Северцов познакомился с Карелиным, последний был целиком под впечатлением своей продолжительной экспедиции, из которой только что возвратился. Он потряс Северцова рассказами о Средней Азии. Несмотря на разницу в возрасте, между ними быстро установились дружеские взаимоотношения, сохранившиеся всю жизнь.
Карелин как бы сформулировал мечты своего юного слушателя, и Северцова неудержимо потянуло к природе, еще ему неведомой, к горам и пустыням, к горным озёрам, к экзотической растительности и животным.
В течение 10 лет Северцов и Карелин строили планы о совместной экспедиции "nach Hoch Asien". В дружеских письмах к Карелину Северцов не раз заклинал последнего не забывать о своем "будущем спутнике" и сам усиленно готовился к путешествию.
В одном из таких писем еще до сдачи магистерских экзаменов {К сожалению, это письмо, как почти все письма и бумаги Северцова, не датировано.} он, со свойственным ему юмором, писал о своём стремлении в Среднюю Азию: "тянет туда душа моя, и пренабожно молю господа об этом путешествии утром, вечером, во все часы дня, чтобы благословил он Ваш бумажник, устранил препятствия, а с моей стороны их нет" {Письма Н. А. Северцова к Г. С. Карелину хранятся в архиве Академии наук в Ленинграде.}.
Но совершить совместную экспедицию им так и не удалось. Северцов попал в Среднюю Азию один, без Карелина, и, однажды увидев эту "заветную страну", посвятил исследованию её всю свою жизнь. Именно Средняя Азия, не изученная и таинственная, стала ареной многолетней научной деятельности Северцова, его окончательной научной целью.
Сам он уже много позднее, в своей классической работе о вертикальном и горизонтальном распространении позвоночных в Туркестанском крае писал: "В 1845 г., еще почти мальчиком, я познакомился с известным и неутомимым исследователем Средней Азии Г. С. Карелиным, только что вернувшимся из Семиречья, и был увлечён его рассказами о тамошней богатой, оригинальной природе, с резкими контрастами пустынь и роскошной растительности, знойных низин и снеговых хребтов, летнего жара и зимнего мороза.
С тех пор Средняя Азия сделалась научной целью моей жизни, а по известной книге Гумбольдта я и в Средней Азии нашёл заветную часть: таинственный Тянь-шань китайцев, что значит небесный хребет, которого западная половина теперь входит в состав Туркестанского края" {Н. А. Северцов. Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных. Изв. Моск. о-ва люб. естеств., антр. и этн., М., т. VIII, вып. 3, 1873.}.
Во времена Северцова, одно только столетие назад, Средняя Азия (Туркестан) была почти недоступной, мало известной для науки страной. В XVI - XVIII в.в. сведения о Средней Азии доходили в Россию преимущественно через русских купцов, торговавших с Кашгарией и Китаем; сообщали также о Средней Азии посольства, приходившие еще с середины XVI в. из Хивы, Бухары и Самарканда в Москву с целью добиться права торговли в городах русского государства, наконец, более достоверные данные поступали от немногих западноевропейских путешественников, побывавших в Средней Азии, и через различных русских "послов", направлявшихся по заданию московского царя для налаживания "торговых и иных сношений" с Хивой, Бухарой и Кашгарией.
В первой половине XIX в. Средняя Азия посещалась многими путешественниками. Исследования велись значительно регулярнее и углублённее, нежели в XVIII в., но это было обычно изучение сравнительно немногих отдельных районов Средней Азии.
В целом же территория её к 50-м годам XIX в., т. е. ко времени прибытия туда Северцова, была еще мало известна как с точки зрения географического положения, так и со стороны её хозяйственных возможностей, хотя русские исследователи, побывавшие в первой половине XIX в. в Средней Азии, дали ценный для своего времени картографический материал и первые сведения о естественно-историческом характере Туркестана.
Из экспедиций, предпринятых в этот период, следует остановиться на некоторых, давших наиболее значительные результаты. В 1819 г. капитан Н. Муравьёв посетил Хиву, дал первые картографические сведения о ней, а также впервые сообщил некоторые подробности об Узбое.
В 1820 г. посольство Негри в Бухару прошло из Оренбурга через Кара-кумы и восточные Кызыл-кумы. К посольству были прикомандированы естествоиспытатели Пандер и Эверсман, давшие подробное описание среднеазиатских пустынь. Общие сведения о поездках дал участник её Мейендорф.
В 1824 - 1825 г.г. была снаряжена экспедиция под начальством полковника Берга, которая прошла по Усть-урту от Каспийского моря до Аральского и дала первые сведения об уровнях этих морей. В экспедиции принимал участие Эверсман, давший первое описание геологического строения Усть-урта.
В том же 1824 г. Эйхвальд исследовал Каспийское море и его побережья в районах Мангышлака и Балханского залива. В 1830 г. в Ташкенте и в Коканде побывал Потанин (отец прославившегося впоследствии исследователя Средней и Центральной Азии Г. Н. Потанина).
Он был командирован туда для сопровождения кокандских посланников из Петербурга. В своём отчёте Потанин дал интересные и вполне достоверные сведения о Кокандском ханстве. В 1832, 1834 и 1836 г.г. восточное и юго-восточное побережья Каспийского моря исследовал Карелин, о котором уже говорилось выше.
В 1841 г. экспедиция Бутенева собрала обширные данные о Бухарском ханстве, Кызыл-кумах и дала подробное описание долины Зеравшана. Участникам этой экспедиции Леману и Богословскому удалось достигнуть озера Искандер-куль.
В 1842 г. в Хиву было отправлено русское посольство, в состав которого входили натуралисты Базинер и Данилевский. Оба они дали совершенно новые подробные географические, этнографические и естественно-научные сведения о Хиве, а исследования Базинера значительно расширили научные данные о геологическом строении Усть-урта.
Все упомянутые экспедиции производились, главным образом, в низменных районах Средней Азии. В горной же части её в этот период не велось еще почтя никаких исследований. Самыми удачными для того времени попытками русских путешественников проникнуть с севера на Тянь-шань считают поездки Карелина (1840 г.) и Шренка (1840 г.).
Эпоху в изучении Средней Азии составили замечательные исследования и обобщения Александра Гумбольдта. В 1829 г. А. Гумбольдт совершил путешествие по Уралу, Алтаю и прикаспийским степям. Это послужило основанием для создания его знаменитого труда Asie Centrale 1843 г., в котором он дал классический анализ всех имевшихся к тому времени материалов по Средней Азии.
"Гумбольдт для нас важен не столько как непосредственный исследователь природы Туркестана, сколько как критик и систематизатор географического материала, накопившегося в продолжительном времени", -- говорит Мушкетов.
В 1848 - 1850 г.г. состоялась первая экспедиция по изучению Аральского моря. Исследования в этой экспедиции производились Бутаковым, Макшеевым и Поспеловым. Благодаря их неусыпным трудам было получено подробное и всестороннее описание Аральского моря, его берегов, островов и впадающих в него рек.
Материалы этой экспедиции были настолько обстоятельны, что позволили впоследствии географу Бутакову положить Аральское море на карту. В экспедиции Бутакова принимал участие знаменитый украинский поэт Т. Г. Шевченко, который жил тогда в Оренбургской крепости, куда был сослан.
Будучи хорошим художником, поэт получил разрешение отправиться вместе с экспедицией для зарисовок посещаемых ею мест. В своём опубликованном дневнике Шевченко посвящает этой экспедиции много тёплых страниц. Остался альбом "Аральских рисунков" Шевченко, о котором с большим чувством написала в своей статье советская писательница Мариэтта Шагинян {Шагинян. Аральская экспедиция, Молодая Гвардия, No 8, стр. 137 – 148, 1940.}.
В 1851 - 1852 г.г. состоялась "дипломатическая" экспедиция Ковалевского в Кульджу. Слухи о минеральных богатствах Семиречья вызвали прикомандирование к экспедиции горного инженера Влангали. В результате этой поездки не только были основаны русские фактории в Кульдже, но и произведено подробное исследование геологии Семиречья.
В 1852 г. географ Нифантьев, побывавший с экспедицией на озере Балхаш, дал о нём ценные географические, топографические и другие сведения. Экспедиции в Среднюю Азию стали значительно чаще и систематичнее со времени организации Русского Географического общества в 1845 г.
Это событие вызвало большое оживление в кругах русских географов и путешественников. На средства Географического общества было организовано много дальних экспедиций. Политические события способствовали развитию интереса к исследованиям окраин России.
В частности, сильно возрос интерес к Средней Азии в различных сферах русского общества. В середине XIX в. государственные границы России уже соприкасались со Средней Азией, которая была представлена тремя крупными государственными объединениями: Кокандским и Хивинским ханствами и Бухарсккм амирством.
В 1854 г. было основано укрепление Верное (позднее г. Верный, ньше Алма-Ата). В 1864 г. генерал Верёвкин взял кокандскую крепость Туркестан; генерал Черняев в том же году завоевал крепости Токмак, Аулие-ата (г. Джамбул), взял штурмом Чимкент, в июне 1865 г. покорил Ташкент. Позднее была присоединена Туркмения.
Таким образом, в 60 - 80-х годах Средняя Азия почти целиком принадлежала России, а в 1895 году к ней отошёл и Памир. Ленин писал, что капитализму свойственно стремление "...расшириться на другие территории, заселить и распахать новые части света, образовать колонии, втянуть дикие племена в водоворот мирового капитализма.
Юг и юго-восток Европейской России, Кавказ, Средняя Азия, Сибирь служат как бы колониями русского капитализма и обеспечивают ему громадное развитие не только вглубь, но и вширь" {Ленин. Собр. соч., т. II, 3-е изд., стр. 419, 1935.}.
Царское правительство, осуществлявшее политику колониального захвата в Средней Азии, не проявляло подлинного интереса к всестороннему научному исследованию края. Главной целью было продвижение в глубь страны и наиболее быстрое закрепление вновь присоединённых территорий.
Этой цели и призваны были служить учёные различных специальностей. В таких условиях подлинно научный интерес исследования представляли лишь для тех учёных, которые беззаветно служили науке, бескорыстно и самоотверженно заботились о её расцвете в родной стране.
Однако таким учёным, чтобы открыть себе доступ к путешествиям, приходилось нередко прибегать к уловкам, хитрить с администрацией. Так, Северцов поступил в Оренбургское генерал-губернаторство чиновником особых поручений без жалования - "для большего обеспечения успехов" {Из письма Северцова к акад. Миддендорфу (Архив АН, ф. 2, д. No 8).}.
Такое двусмысленное положение тяготило учёных, мешало их работе и часто налагало на них дополнительные обязанности. Не раз приходилось Северцову выступать то в роли военного атташе, то в роли парламентёра, а то и просто воина.
Отрицательное отношение Николая Алексеевича к такого рода занятиям сквозит во всех его работах, где он всегда старается подчеркнуть "мирный, научный" характер своих исследований. Гуманность и честь многих учёных страдали от постоянных вторжений в их научные занятия административных, военных и других поручений.
Академик Бэр горько восклицает в одном из писем: "Придёт ли время когда-нибудь, когда правительства не будут больше удивляться желанию людей путешествовать только для того, чтобы изучать народы, а не для того, чтобы их завоёвывать или использовать" {М. М. Соловьев. Академия наук и военный поход. Вестник АН, No 8 - 9, стр. 86, 1936.}.
В те времена нелегко было совершать "мирные" путешествия. Окраины России были совсем не освоены. Дороги, особенно в Средней Азии, были трудно проезжими, главное, их было очень мало. Часто путешественникам приходилось совершать огромные переходы через песчаные засушливые пустыни или степи на верблюдах и степных диких лошадях.
Экспедиционную кладь подвозили на возах или в экипажах. Средства передвижения по воде тоже были крайне примитивные (каюки, плетёные туземные плоты и т. д.). Нечего и говорить о технической оснащённости экспедиций. Не было ни карт, ни программ, ни инструментов для съёмок и измерений.
У Северцова даже не всегда оказывался под рукой барометр и т. п. Ко всему этому можно ещё прибавить трудно переносимый с непривычки климат, безводье и отсутствие средств. Северцова и подобных ему учёных не останавливали, однако, ни трудности, ни серьёзные опасности дальних поездок.
Путешественники того периода были горячие русские патриоты. Это были истинные пионеры русской географической науки. Им обязаны мы первыми картами, на которых мощные водные артерии, массивы горных хребтов, трудно проходимые снега и знойные пустыни нашей родины нанесены в те места планшетов, где прежде белели огромными пятнами неведомые пространства.
Ради изучения и расцвета родной страны они с большим мужеством, безграничной любовью к науке и глубокой верой в прогресс научной мысли добровольно обрекали себя на страдания и опасности походной жизни в неведомых странах.
И недаром благодарную память о русских открывателях новых земель сохранили поныне народы окраин Советского Союза. "Вместе с появлением русских на киргизской земле начали появляться тогда еще слабые ростки культуры и просвещения, - пишут трудящиеся Киргизии товарищу Сталину.
- Не царизм и его сатрапы, а передовые представители России несли эту культуру. Выдающиеся русские учёные-исследователи -- Мушкетов, Северцов, Федченко, Семёнов-Тян-Шанский, Пржевальский -- первые раскрыли и описали несметные богатства нашего края.
История киргизов впервые стала известна миру на русском языке. Русские научили нас подчинять природу и использовать её сокровища. Первый завод и шахту, первую школу и больницу построили у нас русские. Могучая русская культура стала источником быстрого прогресса нашего народа.
Вместе с другими народами нашей страны, под руководством героического русского рабочего класса, поднялись киргизы на борьбу за освобождение от феодального рабства" {Из письма трудящихся Киргизской ССР товарищу Сталину в день двадцатилетия республики 1 марта 1946 г., ЦО "Правда".}.
Взглянем на карту Средней Азии: от приуральских степей до снежных вершин Памира и от тяньшанских сыртов до кызылкумских песков пролегли линии маршрутов Северцова. За 23 года он проделал 7 экспедиций по Средней Азии.
Три из них описаны им в настоящем издании. Первой экспедиции на низовья Сыр-дарьи, в 1857 - 1858 г.г., Северцов посвящает короткую главу, хотя экспедиция эта имела чуть ли не решающее значение в формировании его как исследователя Средней Азии.
Этой экспедицией, по существу, открылась эпоха блестящего цикла северцовских путешествий. Экспедиция эта была снаряжена на средства Академии наук. Руководство ею было поручено Северцову. Его ближайшими помощниками были назначены: молодой, талантливый, известный уже тогда ботаник И. Г. Борщов и препаратор И. Гурьянов - умный, знающий и честный человек.
В широких научных кругах к тому времени назрел интерес к неведомой тогда Средней Азии. Это видно и по тем разнообразным задачам, которые возникали в связи с организацией этой экспедиции. Так, сохранилось письмо акад. Рупрехта, в котором он просит внести в число задач Сырдарьинской экспедиции выяснение вопроса о происхождении некоторых лекарственных растений.
Рупрехт указывает, что ежегодно на Нижегородскую ярмарку привозятся из Бухары товары, имеющие широкое применение в русской медицине: Sumbul, Galbanum, Gummi ammoniacum, Assa foetida. "Дело чести образованного государства и обязанность Академии рассеять мрак, покрывающий вопрос о происхождении этих продуктов царства растений"{Письмо акад. Рупрехта в Академию наук. Архив АН, ф. 2, 1856, д. No 8.}.
Академия наук, наряду с основными заданиями, предлагает также Северцову собрать "буде возможно" сведения "о подразделении киргизов Оренбургского ведомства на роды, отделения и подъотделения... и постараться определить, по личным наблюдениям, количество душ обоего пола, какое средним счётом можно при статистических соображениях полагать на 100 киргизских кибиток" {Копия письма Академии наук к Северцову от 5 декабря 1857 г. Архив АН, ф. 2, д. No 8.}.
Председатель Географического общества писал, что "...с особенной благодарностью примет всякие сведения из области физической географии или этнографии, которые угодно будет г. Северцову сообщить Обществу во время его путешествия" {Письмо председателя РГО Литке к Миддендорфу от 17 мая 1857 г. (там же).}.
Основные задачи Академии наук были сформулированы в правительственном указе о разрешении экспедиции: "магистра Московского университета Северцова отправить с препаратором на 2 года к Сыр-дарье с целью доставления сему замечательному учёному наблюдений и разысканий по естественным наукам вообще и в особенности над влиянием свойств так названного Гумбольдтом "континентального, климата" на все проявления животной и растительной жизни".
18 мая 1857 г. маленькая экспедиция, напутствуемая всем учёным миром Петербурга, выехала на Оренбург (Чкалов) в двух тяжело нагружённых экипажах. Прибыли в Оренбург 17 июня. Тут, по случаю промедления с доставкой багажа, экспедиции пришлось задержаться.
Борщов производил ботанические, а Северцов - зоологические сборы. Здесь было положено начало большим зоологическим коллекциям Северцова. Здесь же был пополнен и состав экспедиции. К ней присоединился топограф Алексеев и несколько препараторов.
Только 3 августа Северцову, после длительной подготовки, удалось выступить из Оренбурга во главе своего небольшого отряда в сопровождении каравана верблюдов в двухгодичную экспедицию в дикие, почти неведомые тогда киргизские степи.
С самого начала экспедиции было ясно, что Северцов намерен решать целый комплекс задач: не прерывая зоологического сбора, он ведёт серьёзные геологические исследования. Северцов не имел возможности детально заниматься изучением того или иного района, все геологические наблюдения он делал попутно, но его самые первые сведения о Мугоджарах и бассейне Эмбы и многие его выводы из научных наблюдений остаются неопровергнутыми и тем самым сохраняют свою научную ценность и поныне, а в начале XX в. данные Северцова были единственным достоверным источником об этом районе.
В одном из отчётов Геологического комитета за 1903 г. читаем: "Кроме старинных указаний зоолога Северпова и ботаника Борщова в научной литературе не было фактического материала для всего обширного пространства (от Илецка до Аральского моря)".
Экспедиция двигалась по рекам Илеку и Темиру, кратчайшим путём к Эмбе. Северцов и Борщов делали при этом боковые экскурсии. Так, они осмотрели долину р. Аксу (приток Илека), найдя здесь залежи угля, северную, среднюю, а впоследствии и южную часть Мугоджар, Карачунгуль, где обнаружены были выходы нефти, и возвышенность Тугускен.
В низовьях Эмбы Северцов открыл выходы нефти в районах Кандарала, Манайли и др. Теперь приэмбинская нефть известна всему миру, тогда это были первые сведения о ней. После беглого осмотра Северцовым чинков Усть-урта весь отряд направился через Малые и Большие Барсуки к северному берегу Аральского моря и оттуда к низовьям Сыр-дарьи.
20 октября прибыли в форт No 1 (Казалинск). Таким образом, со дня выхода из Оренбурга "экспедиция сделала 2 500 вёрст, из них около 1 500 по местам, не посещённым прежде ни одним натуралистом" {Из письма Северцова к Веселовскому. Архив АН, ф. No 2, 1856, д. No 8.}.
Наконец, Северцов прибыл в край, который так манил его ещё со встречи с Карелиным. Его стремление в этот край ещё усилилось после беседы с офицером, вернувшимся с Сыр-дарьи зимой 1856 г. в Петербург, накануне выезда Северцова в экспедицию.
Офицер этот, хотя и "восторженно", но "правдиво", так ярко нарисовал перед Северцовым картину сырдарьинской природы, что она, по словам самого Северцова, так и сохранилась в его памяти, хотя в действительности он наблюдал значительные расхождения с этим восторженным описанием.
"Он говорил с восторгом о могучей, полноводной, быстрой реке, об её зеркальных разливах, отражающих безоблачное, тёмноголубое и всё-таки ярко светящееся небо и ослепительное солнце юга. Сильная, свежая растительность окружает эти разливы, тихо шепчутся над ними громадные камыши с гибкими лозами тальника, с тёмной зеленью тополя, с мелкой, серебристой листвой джиды, изящною сеткой рисующейся на прозрачной, хотя и густой синеве неба.
А как чист и лёгок весенний воздух, звучнее, чем у нас, раздаётся уже в начале апреля голос соловья в покрытых молодой зеленью, усеянных нежнорозовыми, крупными цветами чашах колючки. А причудливые формы саксаула, у которого, вместо листьев, пучки тонких, жёлто-зелёных сочных веток, или гребенщика, тоже с зеленеющими, мелкими ветвями, но уже не прямыми, как у саксаула, а бесконечно разветвлёнными, чешуйчатыми, как у кипариса, и до того частыми, что весь куст - сплошная масса тёмной зелени, с огромными пушистыми кистями пурпурных цветов.
А животная жизнь так и кипит на этих цветущих берегах. Что за разнообразие, что за множество птиц! На каждом шагу с шумом вылетает фазан из колючки и блещет на солнце радужными, металлическими отливами, резвятся в тёплом, живительном воздухе стада изумрудных персидских щурок, величаво парят над Дарьей орлы-рыболовы в пышном наряде юга, густокаштановые, с палевой головой, бархатно-чёрными крыльями и хвостом, на котором так и светится широкая белоснежная полоса да не перечтёшь всех сыр-дарьинских птиц, даже и тех, на которых невольно остановится и глаз не посвященного в тайны зоологии, каков был этот офицер.
Да и не одни птицы. Тут и звери не нашим чета. Прекрасен и грозен, могуч и неуловимо проворен, как восточный удалец-наездник, кроется в чащах сырдарьинской долины тигр, сторожа неуклюжего кабана, статного оленя или черноглазую красавицу, стройную, воздушно лёгкую дикую козу, родную сестру воспетой арабскими поэтами газели.
Так он описывал, а я слушал и заранее радовался тому, что еду в этот рай земной для натуралиста вообще и для зоолога, специально занятого позвоночными в особенности. Конечно, я видел, что этот офицер отчасти восторженного характера, но правдив, и в его описании не было ничего выдуманного, а всё оправдалось на деле, когда я приехал на Дарью.
А между тем возбуждённые им ожидания были отчасти обмануты тем, что земной рай натуралиста показался мне некрасивым" {Северцов. Месяц плена у коканцов. "Русское слово", No 10, стр. 228 - 229, 1859. Работа эта под тем же названием вышла в 1860 г. отдельным изданием.}.
С наступлением морозов, когда Сыр-дарья была крепко скована льдом, так что могла выдержать верблюдов, Северцов, Борщов и Алексеев с небольшим отрядом направились 5 ноября через лёд к югу, в "таинственные" Кызыл-кумы. А Гурьянов с транспортом и коллекциями был послан в форт Перовский (Кзыл-Орда) для зоологического сбора.
"Обширные безводные пространства, которые нам пришлось пройти, были доступны только зимой, при снеге, - писал Северцов в своём отчёте, полученном Академией наук 11 февраля 1858 г.,-- во всякое другое время пришлось бы раздробить это исследование на несколько поездок из форта No 1 и форта Перовский".
Осмотрев развалины Джанкента {См. комментарий No 7.}, экспедиция нанравилась к побережью Аральского Моря, где не было еще ни одного европейца, не считая экспедиции капитана Бутакова, ведшей свои наблюдения с корабля.
По дороге к Аралу исследовали сухое русло Куван-дарьи, откуда Алексеев начал топографическую съёмку пути. Перейдя колодцы Сулу, Бусай, Бик-тау, Биль-куд до сухого русла Джаны-дарьи (приблизительно 43°30' с. ш.), пошли по нему вверх.
Течение Джаны-дарьи до того времени было неизвестно и впервые нанесено на карту топографом Алексеевым. От села Ак-кыра повернули на север по, направлению к Ходжа-ниазу, бывшей хивинской крепости. Здесь Северцов исследовал заливы Куван-дарьи и Джаны-дарьи.
12 декабря весь отряд прибыл в форт Перовский. Эту экскурсию по восточному берегу Арала можно считать началом второго периода экспедиции, длившегося с 9 ноября 1857 г. по 26 ноября 1858 г. Исследования этого периода посвящены, главным образом, зоологическим и географическим вопросам, причём в центре внимания исследователей была Сыр-дарья в нижнем её течении.
Во время этой поездки Северцов собрал ценнейшую коллекцию осенней и зимней фауны пустыни, дополнив её весной 1858 г. каракумскими и сырдарьинскими экземплярами. В то время учёных занимала гипотеза усыхания Аральского моря. Северцов, живо откликавшийся на все новшества в науке, с большим интересом отнёсся и к этой гипотезе.
Свою поездку на Арал он, с присущей ему добросовестностью, использовал также и для серьёзных исследований по данному вопросу. Занятия эти привели Северцова к не признанному ныне выводу о том, что западные Кызыл-кумы, как и северные Кара-кумы были прежде дном Аральского моря и что оно вошло в современные берега значительно позднее (в историческое время) Каспийского.
Академик Л. С. Берг в своём классическом труде "Аральское море", отмечая огромную ценность топографических и теоретических исследований Северцова, утверждает, однако, вопреки положениям самого Северцова, что разделение Арало-Каспийского бассейна произошло в доисторическое время {Л. С. Берг.
Аральское море, стр. 379, 497, 508, 551. 1908.}. Берг доказывает, что при установлении уровней и границ Каспийского и Аральского морей Северцов допустил ряд ошибок; в частности, говоря о данном случае, ошибочно определил олигоценовые раковины, приняв их за характерные для Аральского моря Cardium, а современные Dreissena и Cardium принял за Mytilus и Pecten, неверно определив к тому же высоту их нахождения (70 фут. = 21 м) против установленной Бергом максимальной высоты их нахождения над уровнем Аральского моря - 4 м.
Занятый изучением "бывшего морского дна" и установлением его границ {К вопросу об усыхании Аральского моря Северцов вернулся снова черев 16 лет (см. ниже экспедицию 1874--1875 гг. на Аму-дарью).}, отклоняясь для этого постоянно к побережью Арала для исследования его островов и прибрежных песков, Северцов не забывал также производить общегеографические и, в частности, метеорологические исследования.
Зоогеографические наблюдения Северцова и геоботанические Борщова дали чрезвычайно интересные результаты: было установлено, что постепенное отступление Аральского моря на запад оставило ясный отпечаток на флоре и фауне. В зоне недавнего пребывания моря из растений замечены Calligonum, а из животных Podoces panderi, все виды Gerbillus, распространение которых не выходило за пределы указанной зоны. "Аральская поездка значительно дополнила наши исследования о связи распространения этих растений и животных с образованием новейших почв степи {Архив АН, ф. 2, 1856, No 8, л. 75. Предварительный отчёт Северцова в Академии наук.}. Зоологические коллекции Северцова за эту 37-дневную поездку обогатились 96 видами птиц (380 экз.), 35 видами зверей (80 экз.), 26 видами амфибий и рептилий (100 экз.), 15 видами рыб (27 экз.) и 400 экз. беспозвоночных (при отчёте были ещё не разобраны).
Из этих показателей видно, что Северцов, коллекционируя, отдавал большое предпочтение птицам. Обилие экземпляров характерно для коллекции Северцова. Это выгодно отличает его от учёных того времени, которые, как правило, собирали коллекции небольшими сериями.
В январе и феврале 1858 г. работы экспедиции велись значительно слабее в связи со срочным вызовом Северцова родителями в Воронеж. Вернувшись 1 мая, он деятельно возобновил работу. Ближайшей задачей его была поездка к горам Кара-тау, так как задуманная им ранее экскурсия в Центральный Тянь-шань и к озеру Иссык-куль не могла состояться по политическим причинам.
Однако и экскурсия к Кара-тау не состоялась. Скоро Северцову удалось всё же увидеть этот "заветный" хребет. Но, увы, в каких условиях и при каких обстоятельствах. Прежде чем рассказать об этом трагическом посещении Кара-тау, следует напомнить, что весь этот район (нынешний южный Казахстан) был объят огнём национально-освободительного движения казахского народа, направленного против власти кокандского ханства. В описываемое время борьба обострилась в связи с восстанием казахских кочевых родов в Коканде против произвола ташкентского бека.
Борьба казахов жестоко подавлялась войсками кокандского хана. В годы путешествия Северцова кокандцы в пылу борьбы нередко заходили и в юго-западную часть Казахстана, уже к тому времени занятую русскими. Отдельные шайки нападали на население, и иногда им удавалось грабить аулы, угонять табуны и т. п.
Вот потому-то поездка Северцова на Кара-тау была небезопасной. Даже более близкие экскурсии нельзя было производить без конвоя. Надо было ждать случая, чтобы выехать в экскурсию вместе с отрядом. Случай этот представился 17 апреля 1858 г.
Отряд в 100 человек был послан из Перовска вверх по Сыр-дарье для рубки тополевого и джидового леса на постройки. Северцов выступил вслед за отрядом, взяв с собой препаратора Гурьянова, 8 казаков, 2 охотников и погонщика для верблюдов.
Остановились в покинутой кокандцами крепости Кумсуат. Отсюда Северцов, пренебрегая предупреждениями об опасности кокандских набегов, поехал на экскурсию к оз. Джарты-куль, километрах в двадцати от Кумсуата, уже входящему, по его сведениям, в русские владения.
Там он рассчитывал на редкий и обильный зоологический сбор, и хотя у него возобновились приступы малярии, он всё-таки собрался ехать. "Я был послан в степь не для отдыха, а для исследований, - пишет он,-- надеялся пересилить болезнь и считал нарушением долга не выехать для наблюдений, когда мог держаться на лошади" {Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 236.}.
26 апреля Северцов выехал в сопровождении Гурьянова, трёх казаков и двух проводников. На Джарты-куль они прибыли в тот же день. К северу от озера, заметив двух козлят, они решили подстеречь приход матки, преследуя, по выражению Северцова, "жестокую затею" - подстрелить её для коллекции.
Северцов и Гурьянов залегли было в колючки, но скоро к ним подскакали их проводники с тревожной вестью, что вблизи шайка кокандцев. Северцов отослал их в лагерь за помощью, сам же с Гурьяновым и казаками столкнулся с кокандцами. Гурьянов, легко раненный, спрятался, по совету Северцова, в колючки, казаки успели ускакать.
Николай Алексеевич остался один на дороге. Впереди и сзади его были кокандцы. Один из них догнал Северцова и ранил пикой. "..мною овладела злоба пойманного волка, кусающего своих ловцов с яростью безнадежного отчаяния, - пишет Северцов.
- Я не надеялся спастись и, решившись не достаться им даром, метко, расчётливо прицелился в ранившего меня кокандца, пустил в него правильно досланную пулю, и его лошадь поскакала без седока, а он лёг мёртвым поперёк дороги, с простреленной навылет головой" {Там же. стр. 240.}. Удача эта воскресила у Северцова надежду спастись, но лошадь его споткнулась перед трупом, и это решило исход дела. В этот момент его настигли три гнавшихся за ним кокандца.
Повернувшись в седле для выстрела, Северцов не успел еще нажать курок, как вражеская пика вонзилась в его грудь и сняла его с лошади. Тут он выстрелил, но неудачно загнанная в ствол вторая пуля разорвала ружьё.
Теперь он оказался во власти одного взбешенного кокандца, другие два бросились за лошадью Северцова. Весьма образно говорит об этом сам Северцов в тех же своих воспоминаниях о плене: "кокандец ударил меня шашкой по носу и рассек только кожу; второй удар по виску, расколовший скуловую кость, сбил меня с ног, - и он стал отсекать мне голову, нанёс ещё несколько ударов, глубоко разрубил шею, расколол череп... я чувствовал каждый удар, но, странно, без особой боли".
Спасло Северцова возвращение других кокандцев, которые остановили своего товарища. Им было гораздо выгоднее сохранить жизнь русскому пленнику: можно было за него и выкуп получить и избежать "мести" русских.
Поэтому они решили сохранить его и, связав ему руки, потащили его на аркане за лошадьми, предварительно обобрав. Шагов через 10 Северцова посадили на лошадь, привязав его ноги к стременам, так как больше он итти не мог и объяснил, как умел, по-киргизски, что "пеший конному не товарищ".
Скоро на место стычки прискакал отряд из 30 казаков под начальством русского офицера, но, несмотря на длительные поиски, найти Северцова не удалось: кровавый след его был уже заметён песком, а направление умышленно сбивал начальник кокандской шайки Дащан.
Подробное описание этого барантача и батыря Северцов даёт в той же своей работе "Месяц плена у коканцов". Замечательно, что Северцов даже не сердился на своих поработителей. И тут на первое место выступили его гуманное отношение к людям и научный подход к любому его действию.
Он наблюдал Дащана скорее как учёный-натуралист, а не как пленник. Дащан восхищал его удальством, ловкостью, силой и находчивостью. По собственному выражению Северцова, этот батырь вызывал в нём такой же интерес, как у натуралистов древние, вымирающие породы животных.
Вечером 27 апреля, через сутки, израненного Северцова привезли в Яны-курган. О своём состоянии он пишет: "Кровь обильно лилась из моих ран, ничем не перевязанных, и капала на дорогу,- но боли я всё не чувствовал, а только слабость.
Всё время я был в полной памяти и не слишком мучался своим грустным положением: я, от ударов, что ли, по голове, отупел и впал в какую-то апатию, мешавшую мне раздумывать о своём бедствии. Всего сильнее я чувствовал жажду от потери крови.
Между тем, я придумывал, как бы выманить от этих киргизов своё освобождение, да поскорее". На ломаном киргизском языке Северцов предлагал Дащану за себя выкуп. Это оказало действие, но сразу отпустить Северцова Дащан не решался.
Он заявил, что выкуп нужно уплатить яныкурганскому беку, себе же выговорил сумму в 200 золотых (1 000 рублей). Таких денег у Северцова не было, пришлось вооружиться терпением. Яныкурганский бек сообщил начальнику сырдарьинской линии Данзасу, что Северцов взят в плен в качестве "атамана разбойничьей шайки", напавшей на мирный кокандский отряд.
Северцова же тем временем повезли в г. Туркестан. Состояние его всё ухудшалось. Он даже не мог сойти с лошади. Непромытые и неперевязанные раны болели. Рассеченное ухо он "заправил под шляпу, и оно впоследствии срослось, только с окошком посредине" {Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 237.}.
Однако, несмотря на тяжёлое состояние, Северцов, как истинный натуралист, и тут находил в себе силы "примечать", как он говорил, местность. Он даже записал впоследствии эти свои впечатления по пути к Туркестану: "Поверхность степи тут волнистая. Почва везде суглинок; ближе к Угуз-миазу красный, железистый, как под Оренбургом, а далее жёлто-буроватый и везде с галькой, только с лошади я не разглядел, из каких горных пород она состоит, а сходить было некогда жаль, потому что эта галька могла бы хоть намекнуть на геогностическое построение Кара-тау.
Сильно меня занимали кулики, которых, как мне казалось, я прежде не встречал в степи. В этой они гнездились, и я видел их парами... Были ещё жаворонки, а раз я видел вдали пролетавшего орла, но особенно часто попадались земляные черепахи" {Там же, стр. 271.}.
Замечательно образно он описывает окрестности Туркестана. От него не ускользали подробности; взгляд больного путешественника после однообразной степи радует сочная зелень тенистых садов, которые сплошным кольцом окружают Туркестан; светлая проточная вода арыков, орошающих посевы джугары и проса; яркий луковичный купол мечети Азрет-Султана и, наконец, вид гор Кара-тау, которые были теперь уже совсем близко.
В Туркестане Северцов провёл пленником долгий месяц. Раны его воспалились и в некоторых местах дали злокачественные опухоли, угрожавшие гангреной. Видов на освобождение или на побег не было никаких.
Он думал, что в форте Перовском его считают погибшим, и впал в отчаяние. Кокандцы предлагали ему принять мусульманство, в противном случае угрожали вечной неволей или смертью на коле. Он с содроганием думал об этой пытке, вспоминая рассказы о казни Стотдарта и Конолли в Бухаре {Северцов еще не знал о посаженном на кол Адольфе Шлагинтвейте, который в 1857 г. был казнён кашгарцами после того, как он один из первых увидел Тянь-шань.}.
"Мое положение казалось мне таким безвыходным, что, отказавшись сперва лечиться, потому что раны сами заживут, так как они было и присохли, я обрадовался, когда многие раны открылись и стали портиться: на виске, на затылке, на ногах струпья сошли и явилось злокачественное нагноение и разложение тканей, особенно с дурным запахом на виске.
Там открывалась костоеда в расколотой скуловой кости; это мне показалось гангреной, и я с радостью, повторяю, стал ожидать скорой смерти от ран, вследствие мнимой гангрены, и не захотел лечением терять хоть этот один способ освобождения"{Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 289.}.
Богатырское здоровье Северцова, его упорная воля и обычная для него твёрдость были сломлены физическими и моральными пытками, но, оптимист по природе, он не мог долго предаваться отчаянию. Даже в этом, казалось бы безвыходном, положении он продолжал заниматься своим любимым, привычным делом: что мог записывал о природе страны, о быте и нравах населения, а главное, жадно ловил всевозможные сведения об излюбленном своем предмете - животных и птицах.
Больших трудов стоили ему его редкие наблюдения. Так, об одном из них он пишет: "Не держась за стену или не опираясь на кого-нибудь, я не мог ходить. Однако, несмотря на боль в ногах, я раз утром на батарее пошёл смотреть птицу, вывешенную в клетке и показавшуюся мне интересной: это была чёрная красноносая куропатка, не водящаяся в виденных мной частях России и киргизской степи" {Там же, стр. 286.}.
Освобождение пришло неожиданно. Данзас, узнав о Северцове, потребовал у кокандцев немедленной выдачи пленника, и сам выступил с вооруженным отрядом по направлению к Джулеку. С этого момента освобождение Северцова стало реальностью.
Первые известия о нём Николай Алексеевич получил еще 10 мая. Он был так потрясён, что долго ничего не мог сказать группе кокандцев, успевших полюбить русского учёного и наперебой сообщавших ему эту радостную весть.
"Этот день я блаженствовал так, что даже Туркестан мне нравился немного помню на своём веку таких отрадных впечатлений" {Северцов имеет здесь в виду город Туркестан, в котором была его глинобитная тюрьма и который подавлял его своей мрачностью теснотой и однообразием.}.
Отказавшись ранее от лечения, Северцов теперь позволял лечить себя. Роль "врача" исполнял приставленный к Северцову в качестве переводчика Абселям -- русский пленный, принявший мусульманство. Абселям лечил оригинальным кокандским способом, который заключался в том, что к ране прикладывалась сырая парная баранина, затем она присыпалась порошком, главной составной частью которого были толчёные черепашьи яйца.
Этот своеобразный способ лечения, очевидно, оказал своё действие, как и многие другие так называемые народные средства. Но главную роль в выздоровлении сыграл, конечно, сильный организм Северцова и вдохновлявшая пленника близость свободы.
20 мая Северцов выехал из г. Туркестана, а 27 мая, т. е. через 31 день после пленения, прибыл в форт Перовский. "Там мой истощённый вид казался страшным,- писал он,- а я, сравнительно с пережитым в Туркестане, уже чувствовал себя здоровым" {Северцов. Месяц плена у коканцов, стр. 318.}.
В конце июля Северцов уже настолько оправился, что был в состоянии ходить на охоту и совершать небольшие экскурсии. В одну из таких экскурсий ему показалось, на основании замеченных им дугообразных отложений иловатого песка с мелкой галькой, что между Кара-узяком и уступами Голодной степи проходит древнее русло протока, соединявшего когда-то оз. Балхаш и Аральское море.
Следы этого протока были до того ясными, что носили название Дарьялык - область реки. Но предположение о соединении указанных бассейнов, как теперь оказалось, не имеет под собой никаких оснований. Л. С. Берг, отвергая соединение Аральского моря с оз. Балхаш, не сомневается в том, что Северцов принял за проток между ними старое русло р. Чу {Л. С. Берг. Аральское море, стр. 498, 499.}.
1 сентября Северцов, вместе со всеми своими сотрудниками, выехал в обратный путь. Заехав в Воронеж к родителям, он в конце февраля 1859 г. прибыл в Петербург. Результаты путешествия Северцова были обширны. За 16 месяцев работы он превысил все планы двухгодичной экспедиции.
В итоге этой поездки Зоологический музей Академии наук обогатился огромной коллекцией в 1 200 птиц, 300 зверей, 300 амфибий и рыб и большим количеством экземпляров беспозвоночных. Коллекция получила самую высокую оценку акад. Ф. Ф. Брандта {Брандт Федор Федорович (1802 – 1879 г.г.) - крупный зоолог, основатель и директор Зоологического музея Академии наук в Петербурге.} как за подбор экземпляров, так и за сохранность их.
Следует отметить что до Северцова в киргизских степях было известно до 150 видов птиц, а с его путешествием число это было увеличено более чем в два раза. При этом был составлен специальный каталог птиц северной части степной зоны в районе среднего течения р. Урала.
бор коллекций не был самоцелью, а имел для Северцова смысл лишь в связи с изучением окружающей природы. Тут, как и во всём, что он делал, верный своим научным принципам, он стремился показать животных в связи с окружающей их географической средой в процессе их исторического развития.
Недаром в письме к Брандту Северцов писал: "Я обрабатывал и дополнял собранные мною материалы свои наблюдения я производил в связи не только между собой, но и с предыдущими и с общими вопросами науки и дал характеристику Арало-Каспийской степи, сравнительно с прочими частями вне тропической степной полосы восточного материка, состоящими с ней в геологической связи" {Архив АН, ф. 2, 1856, д. No 8, л. 178.}.
За время этой экспедиции Северцов собрал точные данные о географическом распространении всех замеченных им позвоночных и определил условия, влияющие на это распространение.  Не имея в своём распоряжении ни метеорологических станций, ни даже наблюдательных постов, Северцов не мог дать законченных сведений для определения климатических линий.
Однако он не снял задачу определения влияния климата на животную жизнь и сделал это сообразно имевшимся в его распоряжений средствам, произведя весьма полные термометрические и психрометрические наблюдения.
Интересуясь особенно линькой животных, Северцов проследил и влияние климата на внешние признаки последних и показал это в своей коллекции, особенно орнитологической, в которой действие континентального климата можно проследить на многочисленных экземплярах птиц, собранных в различных возрастах и периодах линяния.
Наблюдения над линькой, над перелётами птиц, над поведением животных в различные времена года послужили начальным материалом для позднейших выводов Северцова о периодических явлениях в жизни туркестанских животных.
Вопрос этот он считал незаконченным до своей поездки на р. Урал и на Тянь-шань, где дополнил и сравнил наблюдения своей первой экспедиции. Вообще, задание Академии наук о выяснении влияния климата на животных Северцов находил полностью выполнимым лишь в результате многолетних исследований.
Кроме того, он считал, что изучению современной жизни животных должно непременно предшествовать изучение исторической зоологии, палеонтологии и даже геоморфологии. "Влияние континентального климата трудно отделить от других условий, действующих на животных, - пишет Северцов, - подавляющим же оно становится именно в связи с топографическими условиями бескормия и безводия, а не само по себе" {Н. А. Северцов.
Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных, стр. 2.}. Наблюдения Северцова над усыханием Аральского и Каспийского морей ещё раз подтверждают эрудицию и высокую образованность исследователя.
Правда, намеченные им границы "Арало-Каспийского моря" (до оз. Балхаш на востоке, до оз. Челкар-тенгиз на севере и Каспийского моря на западе) не могут быть признаны современной наукой, так же, как не признан и "Арало-Балхашский проток", тем не менее то обстоятельство, что Северцов один из первых (после Далласа и Гумбольдта) занимался этим вопросом, и то, что он рассматривал его с глубоко научной точки зрения и в связи с изменениями климата, почв, растительной и животной жизни, лишний раз подчёркивает ценность Северцова для науки как географа и зоогеографа.
Изучение Северцовым вопроса об очертаниях Арало-Каспийского бассейна оказалось весьма полезным для дальнейшей его работы над следами ледникового периода на Тянь-шане. На основании своих геологических и орографических наблюдений Северцов пришёл к выводу о неразрывной связи Усть-урта с Мугоджарскими горами, а следовательно, и с Уралом, чем подтвердил предположения Гумбольдта и опроверг господствовавшие до того мнения об отсутствии связи между этими системами.
Свои выводы по этому поводу, хотя и не признанные ныне, но интересные для современных геологов, Северцов изложил в статье "Составляет ли Усть-урт продолжение хребта Уральского" {Горный журнал, ч. 1, стр. 80 - 86, 1862, а также Bulletin de l'Academie imper. des sciences, т. IV, стр. 483, 1862.}.
Он нашёл в Арало-Каспийской области пермские, юрские, меловые, третичные и послетретичные отложения, а в Мугоджарских горах - гранит, яшмы и различные метаморфические сланцы. Открытая им нефть в бассейне Эмбы оценена в полной мере лишь в наши дни.
Немаловажную ценность представляла собой геологическая и минералогическая коллекция Северцова, одобренная акад. Гельмерсеном. Интересы Северцова в эту экспедицию были многообразны. Так, ему первому принадлежит заслуга в определении древних границ между Каспийским и Аральским морями и установление роли вулканических явлений в разделении этих морей.
На основании топографической съёмки и весьма детальных наблюдений в киргизских степях Северцов первый установил также деление их на зоны и подзоны и по данным о растительном покрове сделал выводы о распространении животных.
Вместе с коллекциями и теоретическими заключениями по вопросам зоологических, географических и геологических исследований Северцов представил Академии наук также свой полевой дневник путешествия "Reise Journal", который, по рассказам, постоянно был с ним в экспедициях.
Значение Сырдарьинской экспедиции возрастает ещё больше, если учесть также этнографические и энтомологические наблюдения Северцова и его открытие каменного угля и нефти. Северцов по своей скромности считал себя недостаточно подготовленным и свои выводы не вполне проверенными.
Потому-то в печати и не появилось ничего цельного об этой его, по существу, замечательной поездке. Превосходные материалы о ней хранятся в виде необработанных отчётов и писем в архивах: Академии наук, Всесоюзного Географического общества в Ленинграде и Чкаловском историческом архиве.
Две другие экспедиции: экскурсия в Зачуйский край 1864 г. и Туркестанская учёная экспедиция 1865 - 1868 г.г. описаны Северцовым во II и III главах первой части настоящего издания значительно подробнее Сырдарьинской.
Фактически обе эти экспедиции являются звеньями одной и той же цепи исследований Тянь-шаня. Они сыграли огромную роль в изучении его. Первая из них - "экскурсия в Зачуйский край" -- явилась как бы преддверием позднейших капитальных исследований Тянь-шаня.
"Экскурсия" эта была организована при военном походе генерала Черняева. Северцов сам возбудил ходатайство о своём прикомандировании к отряду Черняева для научных исследований в Зачуйском крае и при поддержке Русского Географического общества получил положительный ответ от военного министерства.
Помимо Северцова, в этой экспедиции принял участие горный инженер Фрезе. Поездка эта была связана для Северцова с большими трудностями и риском и сыграла решающую роль в окончательном выборе его научного пути. После кокандского плена родные и друзья Северцова требовали, чтобы он отказался от рискованных путешествий и занялся "мирным трудом".
Имелась в виду педагогическая деятельность. Николай Алексеевич склонился было на эти уговоры и принял доцентуру по кафедре общей зоологии в Киевском университете {В работах предшествующих биографов и у самого Северцова находим упоминание о предложении ему при Киевском университете профессорской кафедры.
Но на основании протоколов Совета Киевского университета за декабрь 1863 г., январь я февраль 1864 г. можно установить, что Северцов был зачислен на физико-математический факультет университета в качестве доцента.
В протоколе Совета университета от 10 января 1864 г. читаем: "Подвергнут баллотированию магистр Северцов в штатные доценты по кафедре зоологии в Университете святого Владимира и избран в эту должность большинством голосов 22-х против 4-х".}.
Условия работы в университете были заманчивы. Тут был обеспечен научный рост и карьера, тут можно было спокойно обрабатывать результаты предыдущих исследований. Однако врождённая страсть к путешествиям победила голос рассудка и уговоры близких.
Для Северцова с этим путешествием открывалась возможность проникнуть в глубь горной системы Тянь-шаня. Северцов, стремившийся на Тянь-шань еще со времени поездки туда П. П. Семёнова (1856 г.) и наблюдавший западные предгорья Тянь-шаня из своей неволи (1858 г.), готов был всем поступиться, чтобы получить возможность его исследовать.
Сам он без малейшего раскаяния вспоминает об этом спустя почти десять лет: "Для Тянь-шаня кафедра была брошена, а свод наблюдений отложен; представлялась возможность самого нужного к ним дополнения" {Н. А. Северцов.
Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных, стр. 2.}. Это был тот самый Тянь-шань, который "недоступностью" своей приковывал к себе внимание всего научного мира. Знаменитый Гумбольдт, которому так и не удалось лично посетить Тянь-шань, на основании скудных китайских источников считал, что Тянь-шань вулканического происхождения, и предполагал там наличие еще действующих вулканов.
П. П. Семёнов-Тян-Шанский первый опроверг эту гипотезу Гумбольдта после своего путешествия на Тянь-шань в 1856 - 1857 г.г. Семёнов был первым европейским учёным, проникшим в эту, тогда неведомую, горную страну.
За два года своих исследований он успел осмотреть долину р. Чу, западное и восточное побережья оз. Иссык-куль, достиг истоков р. Нарын (верхнее течение Сыр-дарьи), видел "в своём невообразимом величии группу Хан-тенгри" и посетил речные системы озёр Балхаша и Лобнора.
В результате этого путешествия появилась первая карта геологического строения Центрального Тянь-шаня, были установлены направления и высоты хребтов и высота снеговой линии на Тянь-шане. Кроме того, Семёновым были собраны большие коллекции горных пород и альпийской флоры Тянь-шаня.
До Северцова, кроме экспедиции Семёнова, было ещё несколько попыток проникнуть на Тянь-шань. Так, в 1858 г. исследователь Ч. Ч. Валиханов под видом купца прошёл с караваном от Верного до Кашгара через Заукинский (Джуука) перевал и мимо озера Чатыр-куля; он дал ценные этнографические, статистические и общегеографические сведения о пройденных им местах.
В 1859 г. А. Ф. Голубев производил астрономические наблюдения в Заилийском крае и положил этими работами основу для картографии области. В том же 1859 г. и в 1860 г. другой русский учёный (позднее секретарь Русского Географического общества) М. И. Венюков посетил р. Чу и произвёл съёмку оз. Иссык-куль.
В 1863 г. А. П. Проценко произвёл разведку Западного Тянь-шаня, главным образом, в районе оз. Сон-куль. Таково было состояние исследованности Тянь-шаня к моменту прибытия туда Северцова в 1864 г. Переписка и дела с Киевским университетом задержали Николая Алексеевича, поэтому он со своим препаратором выехал из Москвы с некоторым опозданием (24 февраля), ехал через Омск, Семипалатинск, Копал, Верный и догнал отряд Черняева только в укреплении Кастек (Бургунь).
И в эту поездку коллекционировать Северцов начал, как обычно, ещё в дороге. Только теперь сразу по выезде из Москвы: добыча первого экземпляра помечена 27 февраля в г. Серпухове. Во второй главе настоящей книги Северцов подробно описывает продвижение отряда к югу от Кастекского укрепления.
Наблюдаемые им и с такой тщательностью описанные кастекские "морены древних ледников" могут и теперь привлечь внимание исследователей. Заслуга Северцова в том, что он заметил эти кучи и валы наносного материала - "грядины".
Вообще же вопрос об обильных в этом районе наносах давно решён не в пользу древнего оледенения. Не вызывает никаких сомнений, что Северцов принял за морены древних ледников селевые выносы -- результат эрозионной деятельности мощных горных потоков.
Таких конусов выноса и по р. Кастек и в окрестных местах действительно много. На одном из таких конусов расположен, например, г. Алма-Ата. 8 мая отряд достиг Кастекского перевала в Заилийском хребте (2 420 м).
Отсюда Северцов впервые увидел Тяньшанские горы во всём их величии и красоте. "С того же хребта, но западнее и ближе к Суок-тюбе смотрел в 1856 г. на долину Чу и на Кокандские горы следовавший в Буамское ущелье П. П. Семёнов как на дорогой, но еще запретный плод.
В 1864 г. я видел тут же иное - именно принимал эту необъятную даль столь долго таинственных хребтов в своё научное владение и от души радовался тому, что мне здесь довелось продолжать открытия первого из европейских учёных, посетившего Тянь-шань.
Всего жаднее смотрел я на Киргизнын-Ала-тау {Александровский, ныне Киргизский, хребет.}, с которого должны были начаться мои исследования, но долго, целую неделю, этот заветный хребет упорно прятался в тучах, и тем сильнее, тем раздражительнее впечатление производил на меня его вид" {Н. А. Северцов. Путешествия по Туркестанскому краю, стр. 80.}.
Спустившись в долину р. Чу, Северцов отстал от отряда и вместе с Фрезе произвёл ряд экскурсий в северных предгорьях Киргизского хребта. В результате этих экскурсий была составлена карта геологических формаций названного района.
Здесь Северцов, так же как и на Кастеке, то и дело наталкивался на силевые выносы, ошибочно принимаемые им и здесь за "морены древних ледников". Обогнув Киргизский хребет с запада, Северцов и Фрезе вышли по долине р. Таласа к р. Кара-бура.
Затем прошли к верховьям Чаткала (Кара-кыспак). На этом пути Северцов производил разносторонние геологические и общегеографические исследования. Здесь он увидел впервые на Тянь-шане чёрно-бурого водяного воробья (Cinclus pallasii tenuirostris) и гималайского длиннохвостого сурка (Marmota caudata) на высоте 3 650 м, стада горных козлов, или теке (Capra sibirica) и огромных куропаток весом до 4 - 6 кг.
Тут же, в ущелье Кара-кыспака Северцов, первый раз увидел "снеговые висячие мосты", поросшие микроскопическими красными растениями - Protococcus nivalis, отчего снег приобретал розовый цвет. Заинтересовали его также огромные зонтичные растения (Umbelliferae, вероятно, Hyalolaena sp.) и смена форм осадков по вертикали: 29 июня внизу у реки шёл дождь; одновременно в горах, на высоте 2 470 м, выпал снег.
В эту же экскурсию Северцов измерил скорость течения и расход воды Кара-кыспака в районе ущелья. Вернувшись в Аулие-ата по наманганской дороге, Северцов и Фрезе предприняли новую экскурсию к горам Кара-тау.
Это была очень плодотворная поездка, во время которой производилось много геологических исследований, в частности были открыты на Кара-тау каменноугольные месторождения. Третья экскурсия во время этой поездки была совершена Северцовым в южные предгорья Киргизского хребта.
Он исследовал его геологическое строение, что послужило материалом для геологической карты. Здесь он снова нашёл "морены" и занялся проверкой своих наблюдений над следами древних ледников. 21 сентября, после двухдневного штурма, генералом Черняевым была взята кокандская крепость Чимкент. Северцов, выехавший 12 сентября на экскурсию в направлении Чимкента, как раз оказался вблизи крепости к разгару военных действий и, таким образом, стал невольным участником штурма.
В трудах Северцова не встречается упоминания об его участии в военных действиях, но в формулярном списке о службе Северцова в графе No 7 "Не было ли каких особенных по службе деяний или отличий; не был ли особенно, кроме чинов, чем награждаем, и в какое время" значится: "По ходатайству командующего войсками Западно-Сибирского военного округа, за нахождение в экспедиционном отряде, при рекогносцировке и взятии крепости Чимкента всемилостивейше пожалован кавалером ордена св. Анны второй степени с мечами"{Формулярный список о службе состоящего при оренбургском генерал-губернаторе сверх штата для особых поручений коллежского асессора Николая Северцова, Чкаловский исторический архив, д. No 13977, лл. 4 - 7, 1865 - 1877 г.г.}.
М. А. Мензбир в очерке, посвященном Николаю Алексеевичу, говорит, имея в виду данный поход, что Северцову "...приходилось исправлять должность начальника штаба, делать съёмки, составлять планы, водить отряд на приступ, изображать из себя парламентёра, после того как двое, фигурировавшие в этой роли до него, были посажены Якуб-ханом на кол, и т. п.".
После взятия Чимкента Северцов энергично принялся за тщательное изучение местности, интересуясь, как и в течение всей этой экспедиции, преимущественно географическими, геологическими и этнографическими сведениями и лишь попутно производя зоологические и ботанические сборы.
Здесь он серьёзно занялся изучением экономики области, установил, что район Чимкента в бассейне рек Арыса, Бадама и Машата является самым густонаселённым я культурным, житницей бывшего Ташкентского ханства, поставляющей пшеницу в Аулие-ата, Туркестан и Ташкент.
Заинтересовался он также местным хлопководством, нашёл, что хлопок здесь сравнительно низкого качества, и сделал попытку установить северную границу его разведения в Средней Азии. В Чимкенте же Северцов узнал о разработках гипса и каменной соли, добываемой якобы неподалёку, но посетить месторождение лично ему не удалось {Известно, что месторождений этих под Чимкентом не существует. Сведения, дошедшие до Северцова, ничем не оправданы.}.
Изучению района Чимкента Северцов посвятил почти три месяца (конец сентября - начало декабря) и безвыездно провел всё это время в Чимкенте. В Московском военно-историческом архиве сохранилось дело {Об исследовании Зачуйского края, ф. 38, д. No 15, 418 листов.}, в котором находятся представления Северцова, письма и отчёты за эту экспедицию.
Однако служебные хлопоты не отвлекли Северцова от зоологической и зоогео-графической работы. Напротив, судя по дневникам путешествий, этот период был одним из наиболее плодотворных во всю экспедицию по сбору зоологических и ботанических коллекций.
Обильный и разносторонний материал, полученный в эту короткую поездку, нуждался в самой тщательной обработке, но Северцов уже тогда понял, что эта экспедиция может служить лишь началом дальнейших детальных исследований Тянь-шаня, а материалы - началом дальнейших сборов и коллекций.
Чтобы сделать окончательные выводы из своих наблюдений, ему нужна была возможность их проверки и подкрепления новыми исследованиями. Поэтому, в ожидании дальнейших экспедиций на Тянь-шань, Северцов не мог дать законченного описания этой поездки.
В изданиях Географического общества появилось лишь несколько статей по отдельным вопросам, занимавшим Северцова в ту пору. Наиболее обстоятельным, хотя далеко не законченным описанием этой экспедиции является вторая глава "Путешествий по Туркестанскому краю".
Однако все экспедиционные материалы, особенно в географической и зоологической части их, остались необработанными. Что же касается геологических исследований, то тут позволим себе сослаться на И. В. Мушкетова, высокий авторитет которого как большого знатока геологии Средней Азии непреложен и до сих пор.
Будучи современником Северцова, Мушкетов даёт вполне обстоятельный разбор его геологических исследований {И. В. Мушкетов. Туркестан, 1915.}. Так, по части каменноугольных месторождений на Кара-тау, разрабатываемых, кстати, и поныне, Мушкетов считает совершенно справедливыми предположения Северцова о том, что там есть несколько небольших каменноугольных бассейнов, разделённых приподнятыми метаморфическими породами, но возражает Северцову в определении возраста угленосных пластов: по Мушкетову, они относятся к юрской системе, вопреки Северцову, который относил их к каменноугольной.
Мушкетов также критикует ряд положений, выдвинутых Северцовым в вопросах орографии Тянь-шаня, возраста его, направления хребтов и т. п. Но тем не менее он считает Северцова одним из крупнейших знатоков Тянь-шаня, сделавшим в изучении геологии его много больше специалистов-геологов - Фрезе и Никольского.
Северцов никогда не боялся поднимать новые вупросы и выдвигать новые идеи. Будучи убеждённым в справедливости своих выводов, он всегда дерзал выступать даже против мировых авторитетов. И в данном случае, усомнившись в гумбольдтовской теории вулканизма Тянь-шаня, он смело высказал свои суждения {См. статью Северцова: "Поездка в западную часть Небесного хребта, или Цун-лин древних китайцев, от западных пределов Заилийского края до Ташкента". Записки РГО по общ. геогр., т. 1, 1867.}.
В результате экспедиции Северцовым были составлены таблицы высот и геологическая карта {См. там же, приложения.}. Карта эта не удовлетворит современных специалистов, но, по словам Мушкетова, она интересна как первая попытка представить картографически геологическое строение современного Тянь-шаня.
Несмотря на препятствия, опасности и трудности походной жизни, Северцов и в эту небольшую по времени экспедицию дал много ценных, абсолютно новых сведений. Он смело занялся всесторонним изучением совершенно не известного тогда района и собрал богатый фактический материал о нём.
Его данные о геологическом строении хребтов Кара-тау и Киргизского были первыми научными сведениями о западных отрогах Тань-шаня. Через год после взятия Чимкента, Черняев взял самый крупный город Туркестана - Ташкент (17 июня 1865 г.).
Вся завоёванная к тому времени территория объединена была в особый военный округ под управлением генерал-губернатора, сначала Романовского, а с 1867 г. - К. П. Кауфмана. Продвижение русских на юг и восток продолжалось: 24 мая 1866 г. был взят Ходжент (Ленинабад), 23 июня 1868 г. заключён договор между Россией и Бухарой, по которому последняя признала протекторат России.
разу после завоевания Ташкента на Тянь-шань была послана большая правительственная, так называемая "Туркестанская учёная экспедиция", которая субсидировалась военным министерством и частично Географическим обществом.
Экспедиция эта состояла из двух отделов: математического - под начальством Струве и физического - под начальством Северцова. Задачи, поставленные перед экспедицией, Николай Алексеевич приводит в издаваемой книге, где подробно излагает и самое путешествие.
Так как он считал результаты предыдущей экспедиции 1864 г. неполноценными, то составил для себя обширную дополнительную программу исследований: "Определить астрономические пункты, заполнить пробелы сделанных съёмок, определить и изобразить на карте достоинство пахотных и пастбищных мест, снять хозяйственные карты в масштабе 2 вёрст в дюйме, с обозначением красками почвы, удобств орошения и нанесением самих канав, ныне существующих, и следы бывших как необходимых при разрешении вопроса о поземельной подати и определения производительных средств страны, составить статистику наличных культур хлебов, кормовых и торговых растений, произвести метеорологические наблюдения, более подробное определение геологического строения края, а также тщательное исследование в ботаническом и зоологическом отношениях" {Чкаловский исторический архив, д. 73.}.
При этом большая часть работ приходилась на долю самого Северцова. Для военного ведомства разрешение научных задач было, конечно, далеко непервостепенным мотивом при организации экспедиции; правительство исходило из целей в первую очередь военных, а также административного устройства и колонизации края.
Поэтому-то программу Северцова в части исследования Центрального-Тянь-шаня генерал-губернатор "считал необходимым дополнить" следующими указаниями: "собрать подробные и по возможности верные сведения о тамошнем населении, промыслах, торговых сношениях с Китаем, Кокандом и Кашгаром, торговых дорогах и предметах взаимного сбыта племён, признавших наше подданство, с кокандцами, способах поддержания этой торговли и развития её" {Там же.}.
Экспедиция была рассчитана на два года (1865 - 1867 г.г.), но Северцов, по случаю своей болезни и непредвиденных отлучек, продлил срок работ до осени 1868 г. без увеличения ассигнований на расходы по экспедиции.
В состав экспедиции был включён специалист-геолог, горный инженер Л. Л. Никольский с партией из 2 техников и 10 горнорабочих. В эту экспедицию Северцов взял с собой и молодую свою жену Софью Александровну {Женился Северцов на Софье Александровне Полторацкой в том же 1865 г. Софья Александровна, по воспоминаниям, была серьёзной, очень сдержанной женщиной. Большой и верный друг Николая Алексеевича, она стойко переносила постоянные разлуки с мужем, одна вела все денежные и хозяйственные дела и воспитывала единственного сына, на которого целиком перенесла после смерти Н. А. все заботы и нежность.
Туркестанская экспедиция была единственной, в которой Софья Александровна лринимала участие. Хотя с молодых лет она мечтала о путешествиях, но хозяйственные дела и подрастающий сын не позволяли ей больше участвовать в экспедициях мужа. Умерла Софья Александровна уже в глубокой старости в 1921 г. в с. Петровском на руках внука С. А. Северцова.}, которая помогала ему в сборе ботанических и энтомологическпк коллекций и, будучи неплохой художницей, делала нужные зарисовки.
Начало октября Северцовы провели в Оренбурге и выехали оттуда по Орско-казалинскому тракту в двух экипажах, груженных самыми необходимыми экспедиционными и личными вещами. Остальную часть клади отправили с купеческим транспортом на верблюдах.
В то время Орско-казалинский тракт не был той сравнительно удобной дорогой с почтовыми станциями и с харчевнями, в которую он был превращен 10 лет спустя. Это была труднопроезжая дорога в глубоких песках, с холмами и ямами, в которых экипажи увязали и то и дело опрокидывались.
Так называемые "станции" представляли собой ветхие хибарки под тростниковыми крышами. Пассажирам приходилось ждать смены лошадей или верблюдов под открытым небом иногда по нескольку суток, и Северцовы ехали поэтому медленно.
Проезжая сырдарьинскую линию, Николай Алексеевич занимался ревизией и ремонтом метеорологических станций. Попутно производил зоологический сбор и, обнаружив много интересных новых видов, счёл целесообразным оставить коллектора Скорнякова в окрестностях фортов Перовского и Джулека для зимнего и весеннего зоологического сбора.
Сам же Северцов с отрядом направился в Чимкент, куда прибыл 16 декабря 1865 г. Всю зиму и весну провели в Чимкенте. При этом работа отряда ограничивалась сбором коллекций лишь в окрестностях города и сортировкой этих коллекций.
Больших маршрутов не делали, опасаясь нападения бухарцев. Только после поражения войск бухарского эмира в мае 1866 г. экскурсировать стало относительно безопасно. Но пребывание в Чимкенте не пропало даром - были собраны большие зоологические, преимущественно орнитологические, коллекции (более 700 экземпляров плюс 300 привезённых Скорняковым из Джулека).
5 мая Северцов с отрядом и охраной вышел в первую длительную экскурсию для исследования хребта Кара-тау, который в 1864 г. был осмотрен им довольно бегло. В этой экскурсии Северцов имел целью определить топографические и геологические отношения "песчаниковой формации" к более древним.
Вообще это лето было использовано, главным образом, для геологических исследований. Шли вдоль юго-западного подножья хребта и, достигнув у рек Батпак-су и Изенды-булак месторождений каменного угля, детально, впервые после Татаринова и Фрезе, исследовали их.
При этом установили, что пласты угля очень тонки и разработка их экономически мало целесообразна. Пока Никольский осматривал месторождение, Северцов со Скорняковым и Шеляевым отправились в еще не посещённую европейцами скалистую часть Кара-тау между Турланским проходом и верховьями р. Бабаты.
Северцов обнаружил свинцовое месторождение {Такие же месторождения были им найдены на Кень-сазе и у Чулбар-су.} близ Турланского прохода. Это было первое научное открытие свинца в горах Кара-тау. Тогда разработки его велись кустарно, для нужд местного населения. В настоящее время это месторождение считается одним из наиболее значительных по запасам и добыче свинца. Северцовым были открыты и другие месторождения полезных ископаемых.
В Боролдайском ущелье Северцов обнаружил довольно большие залежи красного и бурого железняка, а на реках Малой Бугуни и Боролдае он открыл совершенно неизвестные тогда месторождения каменного угля. По качеству этого угля и по условиям залегания Северцов сравнивает эти месторождения с лучшими английскими и бельгийскими.
Близость железорудных месторождений к каменноугольным (1 1/2 км ) и удобство их разработок (открытые обнажения) привели Северцова к мысли о создании на этой базе небольшого металлургического завода для местных нужд и, в первую очередь, для сырдарьинского пароходства {Зап. РГО по общ. геогр., т. I, стр. 175, 1867.}.
С присущей ему деловитостью, найдя открытый уголь годным для разработок, он тут же прикидывает возможность использования для крепей в шахтах растущего по Бугуни, Чаяну и Боролдаю леса {Эти леса, скорее рощи, преимущественно из ясеня и некустарникового боярышника, тянутся по берегам рек на несколько километров, но в ширину имеют 1 - 3 дерева.}, проектирует проведение "хотя бы железоконной" дороги от разработок до Сыр-дарьи и т. д.
Вклад открытий Северцова в народное хозяйство Средней Азии довольно значителен. Известно, что каратауский уголь, действительно, является надёжной топливной базой для местной промышленности и населения.
25 мая Северцов вернулся в Чимкент с богатыми результатами: кроме зоологической, ботанической и геологической, им была собрана прекрасная палеонтологическая коллекция и составлена геологическая карта Кара-тау.
В конце мая Северцов выехал во вторую свою экскурсию на р. Куркуреу (восточные предгорья Кара-тау) для разведки якобы существующих там, по расспросиым данным, золотых приисков, и, действительно, золото было найдепо, но лишь небольшими количествами в россыпях.
Ни золотоносных пластов, ни разработок обнаружено не было. Отсутствие времени не позволило Северцову задержаться на Куркуреу, и уже в 10-х числах июня он вернулся в Чимкент. В эту экспедицию Северцов производил наблюдения над дикорастущей рожью и первый подал мысль о широком культивировании её в Туркестане.
Из Чимкента Северцов отправился в третью -- последнюю в этом году - экскурсию к верховьям Колеса и Чирчика в поисках каменноугольных месторождений. Однако он не нашёл угля, который был обнаружен здесь только в 1868 г.
У верховий Чирчика Северцов открыл среди глинистого конгломерата песчаные прожилки со скудным содержанием золота. Его с большим трудом добывали оседлые узбеки. Они вырывали тесные извилистые штольни, следя за золотоносным прожилком гранитной дресвы, и промывали вырытые пески самым примитивным способом.
В эту же экскурсию Северцов нашёл незначительные выходы медной руды у речки Кос-мулла, а по рекам Уйгуму и Пскему открыл выходы железного блеска, которые считал перспективными для местной промышленности.
Геологические изыскания названной экскурсии большой практической значимости не имели. Зато она очень обогатила общегеографические наблюдения Северцова и пополнила зоологические и ботанические коллекции его чрезвычайно редкими ценными экземплярами.
В числе последних оказались две замечательные, совершенно тропические формы птиц (Myophoneus temminckii и Tchitrea paradisi), добытые на р. Уйгуме, и очень редкое растение из семейства зонтичных, названное впоследствии ботаником Регелем в честь Северцова Hyalolaena severtzowii.
Результаты исследований зимы и лета 1865 - 1866 г.г. имели относительно небольшой удельный вес во всей работе Туркестанской экспедиции, тем не менее, один месяц экскурсий, по оценке самого Северцова, дал больше, чем пятимесячное следование его за отрядом генерала Черняева в 1864 г.
Теперь, несмотря на препятствия и трудности поездок, был получен солидный подготовительный материал для предстоящих исследований. В июле того же 1866 г., будучи вынужден семейными обстоятельствами и экспедиционными делами, Северцов вместе с женой выехал в Петербург, захватив с собою все собранные к тому времени материалы и коллекции.
23 сентября н. ст. у Северцовых родился единственный сын Алексей {Алексей Николаевич Северцов, академик (1866 - 1936 г.г.), один из крупнейших русских теоретиков дарвинизма конца XIX и начала XX в., создатель нового направления в морфологии, ставящего целью раскрытие морфологических закономерностей эволюции.}.
До весны 1867 г. Николай Алексеевич пробыл в Петербурге и в Москве, готовя к печати отчёт о выполненной части экспедиции и сверяя коллекции. В апреле Северцов выехал из Петербурга с намерением присоединиться к экспедиции В. А. Полторацкого, который отправлялся на оз. Чатыр-куль, но план этот не был осуществлён.
По дороге Николай Алексеевич заболел возвратным тифом, почему на целых два месяца вынужден был задержаться в Бузулуке. Пришлось поехать с Полторацким только Скорнякову, который производил сбор млекопитающих, птиц и насекомых.
Поправившись, Северцов выехал в конце июля в Верный через Оренбург и Западную Сибирь. По дороге делал наблюдения, намереваясь проследить, главным образом, следы ледникового периода. Их он нашёл между Семипалатинском и Верным - "ясные морены в горах у Копала".
В Верном Северцов застал уже вернувшегося вместе с Полторацким Скорнякова, который порадовал его успешными результатами своей работы. Еще до отъезда из Средней Азии в 1866 г. Северцов роздал задания всем участникам экспедиции.
В частности, Скорнякову поручалось произвести зоологический сбор в горах у р. Куркуреу (туда он командировался вместе с Никольским, для продолжения разведки на золото), в Коканде и Маргелане; в Ходженте же ему поручалось проследить осенний пролёт и зимовку птиц.
Скорняков имел возможность выполнить лишь первую часть задания, т. е. поездку на Куркуреу, но сделал это с большим успехом. После недолгих сборов 14 сентября 1867 г. Северцов с отрядом в 15 человек выступил из Верного в свою известную, самую значительную во всей Туркестанской: учёной экспедиции экскурсию на Нарын и Аксай.
Эта экскурсия имела решающее значение во всей экспедиции Северцова и по своему замыслу и по грандиозности результатов. Детальному описанию её Северцов посвящает, как указывалось выше, вторую и большую часть книги.
Описание ведётся в форме дневника с большими подробностями. Изложим в общих чертах ход и научные результаты этой экскурсии. Отряд выступил вверх по Тургени (приток р. Или) к Заилийскому Ала-тау и, перевалив, через него Карача-булакским перевалом, двинулся к восточной окраине Иссык-куля.
По дороге Северцов производил геологические наблюдения, на южном склоне Заилийского Ала-тау открыл выходы железного блеска, одновременно измерял высоты п определял границы растительных поясов и снеговой линии Тянынанских гор.
На р. Тургени и затем на реках Аксу и Арык-булаке Северцов снова нашёл морены древних ледников. Главным же занятием всего отряда на этом пути была охота в связи с происходившим как раз осенним перелётом птиц.
Через перевал Сын-тае (1750 м), по которому проходил Северцов, пролегал один из установленных им путей пролёта птиц {Второй пролётный путь птиц, установленный Северцовым, проходил от низовий Чарына и Чилика вдоль северного подножья Заилийского Ала-тау, через Иссык, Талгар и Алма-Ата и далее на Ташкент через Токмак, Джамбул, Чимкент.}, направляющихся с севера по рекам Чилику и Чарыну и юго-восточным берегом Иссык-куля к Ферганской долине.
По дороге Северцов делал боковые экскурсии в поисках новых видов птиц и животных и производил зарисовки пейзажей. Так, он зарисовал акварелью поразившее его своей дикостью и неприступностью ущелье Ак-тогой (р. Чарын) {Рисунок этот сохранился. Фотокопия с него приложена к настоящему изданию.}.
25-го Северцов прибыл в укрепление Ак-су, или Аксуйский пост (восточная оконечность оз. Иссык-куль), где его отряд расположился лагерем на отдых и подготовку к дальнейшему пути. Укрепление Ак-су, основанное в 1865 г. на реке того же названия, было вскоре упразднено, не оправдав своего существования ни в экономическом, ни в стратегическом отношениях.
Вместо него в 1869 г. было основано укрепление Кара-кол, ныне г. Пржевальск, областной центр Киргизской ССР {Подробнее об Аксуйском укреплении см. комментарий No 109.}. 28 сентября отряд в полном составе выступил в направлении рек Нарыиа и Аксая.
Маршрут намечался вдоль юго-восточного и южного берегов Иссык-куля. После привала у р. Каракол подошли к самому озеру. Вид, открывшийся с берега, потряс Северцова, пожалуй, нисколько не меньше, нежели огромное количество разнообразнейших животных (от тигра до перепёлок).
Со страстностью настоящего географа-художника рисует он этот пейзаж: "Синее небо, синий же Иссык-куль, между ними белая зубчатая стена (Кунгей-Ала-тау. - Р. З.), на первом плане голый, красно-жёлтый берег - вот и весь вид, весьма несложный, но от которого глаз с трудом отрывается: так великолепен колорит, так изящны и легки очертания снегового хребта, за которым еще ясно видны высочайшие вершины северного хребта, трёхглавый Талгар и остроконечный Алматинский пик" {См. стр. 157.}.
К югу от Иссык-куля Северцов 1 октября круто повернул вверх по р. Барскаун. Живописные склоны и дно ущелья, по которому Барскаун стремительно несётся в Иссык-куль, были покрыты роскошной растительностью: вековые ели, кустарники, луга, тронутые, первыми заморозками и осенней позолотой.
В этом ущелье, утратившем теперь свою дикость и мрачность, пролегает в настоящее время удобная автомобильная трасса, тогда же оно было беспорядочно загромождено обломками и глыбами скал, и Северцов мог лишь мечтать о превращении тогдашней случайной дороги в "хорошую колёсную".
Здесь, в ущелье, Северцов открыл новый вид самых красивых мелких среднеазиатских птиц, которых назвал в честь жены Leptopoecile sophiae (русское название "расписная синичка"). Перевалив Терскей-Ала-тау, путешественники вышли на Тяньшанские сырты (3 660 м) и тут полностью вкусили все прелести тяньшанских снежных метелей.
Неимоверные трудности пути ни на минуту не поколебали, однако, намерений Северцова двигаться дальше. Он стремился к новым открытиям и твёрдо верил в успешное окончание экспедиции. Испытания сложных переходов не могли остановить его.
Он по праву гордился тем, что ему первому из исследователей выпало счастье изучать уголок земли, "где не было европейской ноги" {См. стр. 165.}. Главной целью этой экскурсии Северцова было достигнуть р. Нарын.
"Мне нужно было, - пишет он,- проникнуть, по возможности, к югу, взять полный геологический разрез тяньшанской системы на иссыккульских меридианах и нанести на карту вершины Нарына, Атбаши и Аксая в дополнение к съёмке Полторацкого.
И Северцов, несмотря на трусливые опасения некоторых спутников и конвоя, блистательно решил поставленную задачу, пренебрегая беспрерывными метелями, сильно мешавшими работе. К Нарыну подошли 6 октября и, пробыв из-за плохой погоды на его берегах всего три дня, направились к югу.
Осмотрев долины рек Атбаши и Аксая, Северцов добрался до гор Кок-кия (юго-западная часть хребта Кок-шаал-тал) - самого южного предела этой экскурсиии. Дальше итти было невозможно. Метели и наступившие зимние холода не позволяли работать.
Обратный путь отряда лежал через Аксай, Атбаши и перевал Чар-карытма и далее, через Нарын по Джуванарыкскому ущелью. В Токмак прибыли 30 октября. Экскурсия продолжалась, таким образом, всего 6 недель.
За эту короткую, чрезвычайно сложную по условиям работы поездку Северцову удалось произвести геологическую и топографическую съёмки пройденного пути и виденных с гор окрестных мест, составить стратиграфическое и петрографическое описание пород, собрать большую и необыкновенно ценную зоологическую коллекцию, украшением которой служили такие редчайшие экземпляры, как кочкар (Ovis ammon polii {Впервые это редкое великолепное животное было замечено на Тянь-шане у Хан-тенгри П. П. Семёновым, на Памире - Марко Поло, а в районе Нарына заслуга открытия его принадлежит Северцову.}), як (Bos grunniens), тяньшанский медведь (Ursus leuconyx) и др.
Кроме того, Северцов продолжал свои наблюдения над следами древних ледников, исследовал растительность и почвы и сделал много ценных этнографических, экономических и исторических наблюдений. Сообщённые Северцовым сведения о климате Иссык-куля, исследованном хотя попутно, до сих пор не утратили своего значения, несмотря на отсутствие в те времена метеорологических станций и сколько-нибудь научных систематических исследований климата.
Хотя Северцов производил свои наблюдения не инструментально, его данные об основных особенностях всего процесса конденсации атмосферной влаги и общая качественная схема распределения осадков даже в настоящее время представляют очень серьёзное и оригинальное, научное и совершенно правильное заключение и характеристику этого вопроса.
Они частично подтверждаются и имеющимися данными наблюдений метеорологических станций для этой котловины. Всё это лишний раз свидетельствует о редком научном провидении Северцова, о его эрудиции и глубоком проникновении в процессы, совершающиеся в природе. Положения Северцова до сих пор мало известны нашим климатологам.
Таким образом, эта экскурсия оказалась необычайно плодотворной и по своим результатам далеко превзошла итоги других, более длительных поездок Северцова. Высокую оценку, полученную Туркестанской учёной экспедицией, можно отнести, главным образом, за счёт выдающихся успехов нарынской экскурсии.
Подводя общие итоги Туркестанской учёной экспедиции, нужно напомнить, что она явилась прямым продолжением экспедиции 1864 г. Поэтому рассматривать их можно вместе -- обе относятся к одному и тому же периоду и по времени и по своим научным задачам.
Благодаря исследованиям этого периода, Северцов стал широко известен как один из крупнейших знатоков Тянь-шаня. После недостоверных данных китайских путешественников и теоретических трудов Александра Гумбольдта {А. Гумбольдт.
Центральная Азия. 1915 (русск. пер. Д. Н. Анучина).} и Карла Риттера {К. Риттер. Землеведение Азии. 1856 -1879 г.г. (русск. пер. П. П. Семёнова).} первым представил достоверные и полные сведения об орографии Центрального Тянь-шаня П. П. Семёнов-Тян-Шанский.
Северцов же дополнил и обновил данные последнего, оставаясь во многих вопросах неоспоримым авторитетом и поныне. В орографическом отношении Северцов делит Тянь-шань на две части, считая границей между ними Хан-тенгри.
Восточная часть, по его мнению, характеризуется наличием одного главного хребта, образующего водораздел между бассейнами рек Или и Тарима, в западной же части он устанавливает сложную систему плоскогорий и отдельных коротких хребтов.
"Не длинными хребтами,-- говорит он,  отличается азиатская орография, а обширными горными странами, в которых более или менее короткие, перекрещивающиеся хребты разнообразно сочетаются с плоскогорьями, разнообразнейшей же обширности, и с массивными, усеянными пиками или просто округлёнными выпуклостями.
Раздробленность горных пород при обширности горных стран есть характеристическая черта азиатской орографии, хотя, с другой стороны, эти короткие прерывистые хребты можно с некоторыми небольшими натяжками группировать и в длинные ряды" {Краткий очерк орографии Высокой Азии по новейшим исследованиям с картою распределения высот свыше 9 000 футов. Изв. РГО, т. 8, 1872.}
Именно эту западную часть Тянь-шаня, исследованию которой Северцов посвятил многие годы своей жизни, он называет тяньшанской системой сыртов и хребтов. Этот взгляд на орографию Тянь-шаня как на характеризуемую площадями, а не линиями подъёма, свидетельствует о том, что Северцов сумел преодолеть непререкаемый дотоле авторитет Гумбольдта, автора теории линейности поднятий Тянь-шаня.
Не менее прогрессивными для своего времени были взгляды Северцова и на генезис горообразования Тянь-шаня. Он отверг гумбольдтовскую теорию вулканического происхождения этой горной страны, противопоставив ей теорию медленного и постепенного образования её хребтов.
После тяньшанских экспедиций Северцова с карт Средней Азии вместе с рядом других орографических построений Гумбольдта окончательно исчез и гипотетический "Болор" -- меридиональный хребет, который, по предположениям Гумбольдта, являлся якобы стержневым хребтом всей Памиро-Тяньшанской горной системы.
Предложенная Северцовым схема геологического строения Тянь-шаня, как и вообще Средней Азии, значительно устарела, о чём уже говорилось в предисловии к настоящему изданию, и представляет в ряде случаев лишь исторический интерес.
По мнению Северцова, все вершины Тянь-шаня сложены кристаллическими и метаморфическими породами, на склонах же залегают осадочные породы палеозоя, между которыми наиболее точно определённый горизонт относится к горным известнякам карбона.
В продольных горных долинах Северцов повсеместно отмечает наличие мощных отложений озёрного и ледникового происхождения. Северцов выдвинул свою оригинальную теорию ледникового периода в Тянь-шане, подкреплённую его наблюдениями над зональным распределением флоры и фауны.
По его мнению, древнее оледенение Тянь-шаня было развито слабее, нежели современное, и граница его проходила выше, чем в Альпах. Надо сказать, что наблюдения Северцовым следов древних ледников и его выводы о распространении их в Средней Азии не всегда правильны.
Зачастую он принимал за морены силевые выносы, как, например, у Кастека, или обломки гранита коренных пород, скопившиеся в результате обвалов в Буамском ущелье, и т. д. Ещё Мушкетов возражал против заключения Северцова, что древние ледники спускались в среднем до высоты 760 м, а снеговая линия - до 2 440 м, т. е. на 1 000 - 1 200 м ниже современной {По новейшим данным, граница снеговой линии спускалась на Тянь-шане ниже современной: на периферии на 600 - 800 м, а внутри страны -- на 400 - 500 м.}.
Ошибочно также мнение Северцова, что в наше время на Тянь-шане почти совершенно исчезли большие ледники. Однако в Центральном Тянь-шане данные Северцова о границах древних ледников, как и данные о высотах снеговой линии, почти совпадают с современными представлениями.
Это делает честь учёному, сумевшему, не будучи специалистом-геологом, в 70-х годах XIX в., без всяких измерительных приборов и приспособлений, производить исследования, которые и в настоящее время не всегда по плечу одному человеку, даже специалисту в этой области.
Нужно сказать, что вопрос древнего оледенения Тянь-шаня, по словам С. В. Калесника, до сих пор является спорным. Существуют две точки зрения: одна допускает распространение ледников на небольшие высоты, другая, напротив, ограничивает область их распространения лишь большими высотами.
Высокая и многосторонняя теоретическая подготовленность Северцова и большая практика полевой работы позволяли ему вести свои исследования комплексно, всесторонне и полно. Предыдущие поездки в степные районы Средней Азии (на Сыр-дарью и р. Урал) и исследования Киргизского хребта подготовили его к разрешению сложнейшей задачи - изучению многообразной природы Тянь-шаня.
На этом основании он предложил свою схему вертикальных зон распределения растительных и животных форм на Тянь-шане. Обстоятельную, комплексную характеристику этих зон, или поясов, Северцов даёт в своём классическом труде "Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных" {Подробнее о нём см. ниже.}.
В этой работе Северцов, ставя вопрос о вертикальных растительных зонах, выступает и в данном случае смелым новатором. Он не боится отвергнуть распространённое тогда в науке мнение о том, что изменение растительности с высотой аналогично изменению её в широтном направлении и выдвигает на основании исследований Тянь-шаня свою теорию, согласно которой насчитывает 5 вертикальных поясов:
1) Солонцовых степей - верхний предел 198 - 457 м.
2) Культурный - 610 - 915 м.
3) Лиственных лесов - 1 220 - 2 592 м.
4) Хвойных лесов - 1 830 - 3 050 м.
5) Альпийских трав. Верхний предел альпийских трав достигает нижней границы вечных снегов - 3 050 - 4 270 {В настоящее время принята следующая схема вертикального распределения растительности в редней Азии, установленная Л. С. Бергом:
1) зона пустынной растительности,
2) пырейной полупустыни,
3) сухой степи,
4) лугов,
5) лесов,
6) субальпийских лугов,
7) хвойных лесов.}.
Если Северцов начинал свою научную карьеру как зоолог, то с 60-х годов он выступает в первую очередь как географ и зоогеограф. Занятия зоологией теперь являлись лишь одним из элементов изучения сложного комплекса предметов, интересовавших его.
Это не было простым переключением интереса или сменой специальности, а являлось закономерным этапом в развитии крупного, всесторонне образованного учёного. Лишним подтверждением того, что география в этот период занимала в научной деятельности Северцова первостепенное место, служит план его географических работ, к сожалению не выполненный.
Несомненно, потерей для науки является то, что Северцову не удалось осуществить своего замысла {См. предисловие Северцова (стр. 65 - 67).}, вся грандиозность которого была бы видна в законченном многотомном труде.
В Москве по окончании экспедиции Северцова ждала большая радость - Московский университет, гордясь успехами своего питомца, присвоил ему степень доктора зоологических наук, не дожидаясь защиты диссертации, которая у Северцова была уже готова.
В областном Историческом архиве (Москва) в деле No 859 хранится докторский диплом Северцова, датированный 12 декабря 1868 г. Сам Северцов во время присуждения ему степени не присутствовал. Очевидно, он заехал, как всегда, к семье в с. Петровское.
названном деле хранится копия письма ректора университета Сергея Ивановича Баршева к Северцову с уведомлением о присуждении степени и поздравлением. В том же деле -- подлинник ответного письма Северцова. Тепло и скромно благодарит он "родной университет" за оказанную ему честь.
За исследование Тянь-шаня Географическое общество наградило Северцова в 1866 г. малой золотой медалью. Туркестанская экспедиция закончилась с большим успехом. Несмотря на огромные результаты её, Северцов не ограничился достигнутым.
Теперь очередной задачей его было изучение гор Кашгара и Памира. По возвращении из экспедиции Северцов вплоть до 1874 г. занимается обработкой экспедиционных материалов. Живёт преимущественно в Москве с частыми выездами в Петербург.
В Москву забирает из с. Петровского жену и сына. В этот период Николай Алексеевич принимает деятельное участие в работе Географического общества, особенно по отделению физической географии; помещает в изданиях общества свои статьи; выполняет ряд поручений, в частности, в 1870 г. избирается членом комиссии для составления проекта новой Сырдарьинской экспедиции.
В 1873 г. выходят, наконец, задержавшиеся изданием крупные работы Северцова:
1) "Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных";
2) "Путешествия по Туркестанскому краю";
3) "Аркары" и ряд статей.
Остальные работы Северцова, основанные на результатах этой экспедиции, вышли значительно позднее. Произошло это потому, что Северцов постоянно стремился в научных трудах дать исчерпывающий анализ своих наблюдений, многократно проверял их и потому долго работал над выводами.
Хорошо знавший Северцова Мензбир пишет: "...Я, не колеблясь, утверждаю, что, издавая свои работы, он думал не о том, чтобы высказать что-нибудь первым, но чтобы другой после него не мог уже сказать о том же многого" {Мензбир. Биографический очерк Н. А. Северцова, Зап. РГО, т. XIII, втр. III, 1886.}.
Кроме описанных; выше трёх экспедиций, которым посвящена предлагаемая в настоящем издании книга, Северцов, как уже говорилось, совершил ещё четыре экспедиции в Среднюю Азию. Последние мало известны, почти не описаны, исключая Памирскую экспедицию.
Об огромной работе, проделанной Северцовым, и о блестящих результатах его экспедиций можно узнать лишь из архивных материалов, да из кратких, торопливых отчётов, которые Северцов, повинуясь долгу, посылал обычно о каждом путешествии в Географическое общество.
Полный "свод своих наблюдений" он предполагал дать в конце жизни. После экспедиции на Сыр-дарью научные путешествия стали уже органической потребностью Северцова. Но изыскать средства хотя бы для небольшой по составу и задачам экспедиции было трудно, а иногда невозможно.
Так, в 1859 г. ему удалось послать на собственные деньги одного только препаратора, прикомандировав его к Оренбургской военно-топографической экспедиции. "Поехал бы и сам,-- пишет он акад. Брандту, сетуя на несправедливое отношение к себе Академии наук,- если бы мне было назначено моё жалованье в марте, а не к 29 мая, и выдано вперед - а то недостало средств, чтобы доехать до Оренбурга и присоединиться к отряду" {Архив АН, ф. 2, д: No 8, л. 178.}.
Северцов остался доволен работой посланного препаратора Ромальского, который произвёл довольно большой сбор фауны восточного и северо-восточного побережья Каспийского моря и  этим значительно пополнил коллекцию Северцова.
Зиму 1859 - 1860 г.г. Николай Алексеевич провёл в Петербурге, занимаясь преимущественно обработкой своих коллекций. Весной 1860 г. Северцов получил, наконец, возможность отправиться в экспедицию, но не в глубь Средней Азии, как он мечтал, а к низовьям р. Урала.
Поехал он не в качестве путешественника или исследователя, а в качестве члена Комитета по переустройству Уральского казачьего войска. Как ни странно для него было такое амплуа, предложение он принял. Поездка эта при отсутствии других возможностей открывала всё же перспективу исследований новых районов, тем более, что помимо многих неинтересных обязанностей Северцова как члена комитета ему было гарантировано право "заняться естественно-историческим исследованием земли уральских казаков".
Программа его научных занятий при этом была обширна. Он делился ею в одном из писем из Уральска к акад. Брандту: "Я имею в виду проследить и на Урале распространение и нравы киргизских животных и, вообще, изучить отношение уральской фауны к киргизской, тем более, что о первой не было специального труда, кроме неизданных заметок Карелина, который, однако, не может вывести из них научные результаты, доступные мне при наблюдении уральской природы, так как, не бывши в приаральских степях, не может и сравнить их с уральскими" {Архив АН, ф. 2, д. No 8, л. 178.}.
Научные занятия поглощали всё внимание Северцова, хотя административные обязанности в комитете отнимали у него немало времени. Постоянные разъезды давали ему возможность знакомиться с почвенными и климатическими условиями, а также с животным и растительным миром всей южной части бассейна р. Урала.
Северцов занимался изучением режима р. Урала и большое внимание уделял наблюдениям над уральской красной рыбой, особенно в период её икрометания. Исследовал он также вопрос о влиянии судоходства на рыболовство.
Свои выводы и предложения Северцов изложил в статье "Жизнь красной рыбы в уральских водах" {Журн. Министерства гос. имущ., No 83, прил., 1863.}. Изучая береговую линию северной части Каспийского моря, Северцов установил изменение её со времён Палласа, вызванное отступлением Каспия.
Результатом этих работ явилась "Карта отступания Каспийского моря при устьях реки Урала за годы 1772, 1834 и 1862", составленная совместно с топографом Алексеевым {Карта эта, наряду с несколькими другими картами Северцова, помещена в книге Бородина "Уральское казачье войско", прил., Уральск, 1891.}.
Северцов готовил к печати целый "Атлас карт земель Уральского казачьего войска", который погиб, не увидев света. Специально геологических работ в этой экспедиции Северцов не вёл. Однако им было открыто несколько ценных месторождений каменного угля и горючих сланцев на реках Урал и Башкирка.
Разработкам этих месторождений Северцов придавал очень большое значение, учитывая безлесность и бездорожье края. Он даже сам пытался, совместно с Алексеевым, организовать их эксплоатацию. Однако, несмотря на настойчивые и продолжительные хлопоты, такое полезное начинание не получило развития.
Все бумаги были погребены в недрах бюрократических канцелярий {В Чкаловском областном историческом архиве д. No 7715 сохранился большой материал, подробно освещающий историю этого вопроса.}. Среди многообразных вопросов, исследованием которых занимался Северцов в течение этой экспедиции, немаловажную роль играли экономика и этнография этого края.
Полученные им данные имели большое практическое значение. Они были использованы при составлении нового проекта "Положения о переустройстве Уральского казачьего войска". Орнитологический и ихтиологический сбор Северцова, представлявший большую ценность, был передан им в Зоологический музей Российской Академии наук.
Главным научным результатом этой поездки сам Северцов считает установление того факта, что "в естественно-историческом отношении оба берега Урала одинаковы; он ничего не разграничивает, а просто течёт по киргизской степи".
Эта поездка Северцова мало известна и обычно упоминается вскользь, между тем она была существенным этапом в формировании Северцова как учёного. Здесь он впервые применил свои глубокие теоретические знания к решению больших практических задач.
Результаты этой экспедиции могут служить прекрасной иллюстрацией многогранности и разносторонности Северцова как исследователя. Материалом для составления маршрутов этой экспедиции послужили нам, главным образом, рабочий дневник Северцова, хранящийся в архиве Общества испытателей природы, и вышеназванный "Reise Journal".
Вернувшись в 1868 г. из Туркестанской учёной экспедиции, Северцов занялся, как указывалось,обработкой коллекций, а в 1872 г. он снова ездил за границу. Поездка эта была вызвана болезнью его шестилетнего сына, которому был прописан горный курорт.
В этот раз Северцову удалось объездить почти все страны Западной Европы. Зиму Северцовы прожили в Швейцарии. Тут Николай Алексеевич пытался подниматься в область ледников. Ему давно хотелось сравнить среднеазиатские ледники с альпийскими и проверить свою теорию оледенения Средней Азии.
Вопрос этот серьёзно занимал Северцова и играл в его исследованиях немаловажную роль. Однако исследовать альпийские ледники Северцову не удалось, зато он много работал в зоологических музеях, где изучал коллекции и сравнивал их со своими среднеазиатскими сборами.
В 1873 г., вернувшись из-за границы, Северцов немедленно начал хлопотать об организации экспедиции на Памир, но хлопоты его не увенчались успехом, поэтому пришлось, чтобы не пропало лето, принять предложение Русского Географического общества об участии в экспедиции на низовья Аму-дарьи.
Впоследствии Северцов не жалел, что предпринял эту поездку, вошедшую в историю изучения Средней Азии как одно из наиболее значительных исследований. Свободный доступ к низовьям Аму-дарьи открылся для России после "Хивинского похода" 1873 г. Успех этого похода положил начало завершению русской колонизации Средней Азии.
Подчинение Хивы значительно ускорило процесс капиталистического развития, начавшийся после завоевания русскими Коканда и Бухары. Одновременно это открыло возможность более полных научных исследований территории. В 1873 г. состоялась так называемая Урундарьинская экспедиция.
В том же году в Географическом обществе было вынесено, на основании проекта Глуховского, решение об организации научной экспедиции "для более полного исследования арало-каспийского бассейна". Такое же решение, после доклада Богданова, приняло месяцем позже и Петербургское общество естествоиспытателей; только здесь основной целью было изучение края в естественно-историческом отношении.
Во избежание дублирования работы экспедиции Общества естествоиспытателей и естественно-исторического отдела Географического общества условились о взаимной помощи, разделении территории и сферы деятельности их.
Разрешение на проведение экспедиции в течение всего лета 1874 г. было получено, средства на неё были назначены из государственной казны в счёт поступающей с Хивы контрибуции.  В распоряжение экспедиции были отведены пароходы на Каспийском море и Аму-дарье, парусная баржа для плавания по Аралу и снаряжён казачий конвой для прикрытия экспедиции при следовании её сухим путём.
Общее руководство экспедицией было поручено полковнику Генерального штаба Н. Г. Столетову. Экспедиция Географического общества состояла ия 4 отделов:
1. Геодезическо-топографический и гидрографический, под руководством А. А. Тилло.
2. Метеоро-гидрологический, под руководством метеоролога Ф. Б. Доранта.
3. Этнографический и статистический, под руководством Н. Г. Столетова.
4. Естественно-исторический отдел. В состав его вошли ботаник С. М. Смирнов и геолог Н. П. Барбот-де-Марни, которому поручались все геологические исследования. Начальником этого отдела был назначен Н. А. Северцов, потому что "опытность его и глубокое знание ближайших местностей Средней Азии могли бы принести существенную пользу в предстоящих физико-географических исследованиях" {Журнал заседания Совета Общества от 5 апреля 1874 г. Изв. РГО, т. X, вып. 5, стр. 221.}.
Перед естественно-историческим отделом были поставлены следующие задачи:
Произвести геологическую съёмку побережья Аму-дарьи до самых восточных пределов деятельности экспедиции.
Исследовать в Кызыл-кумах с особой тщательностью горы Шейх-джейли.
Осмотреть аллювиальные образования дельты Аму.
Проследить причины высыхания Айбугирского лимана.
Проверить и нанести на карту следы старых береговых линий Арала.
Изучить и разъяснить вопрос о причинах отступания Аральского моря.
Исследовать состав приаральских почв.
Всесторонне исследовать пустыню Кызыл-кумы "как замечательный тип песчаной степи со всеми условиями её климата, орошения, почвы... и особенностей её флоры и фауны". Для ботаника была выработана особая инструкция, по которой он должен был представить как результат путешествия подробнейший дневник.
Обе экспедиции выехали из Петербурга весной 1874 г. 25 мая Северцов прибыл в Казалинск по уже известному ему Орско-казалинскому тракту. Как раз в это время утверждался устав железной дороги Оренбург - Ташкент, эксплоатация которой началась в 1904 г.
Часть экспедиции во главе с начальником отправилась к Аму-дарье 4 июня морским путём. Северцов. же нашёл поездку по морю менее полезной для своих научных исследований, нежели дорогу через пустыню. Вместе с ним предпринял этот трудный переход и ботаник Смирнов.
12 июня экспедиция выступила из Казалинска с караваном верблюдов, казачьим конвоем и проводниками. По этому маршруту Северцов уже частично проходил, экскурсируя во время своей экспедиции 1857 - 1858 г.г., но то было в ноябре, и сам он писал тогда: "Обширные безводные пространства, которые мне пришлось пройти, были доступны только зимой, при снеге"{Отчёт Академии наук.}.
В летнее же время после знаменитого "Хивинского похода" еще никто не отважился проходить через Кызыл-кумы. Действительно, переход этот оказался исключительным по своим трудностям. Шли вдоль берега Арала по сыпучим пескам, страдая от зноя и безводия.
В Кызылкумах колодцы были редки. Во времена независимости Хивы для хивинцев, очевидно, было "удобнее" иметь как можно меньше источников пресной воды на подступах к своим землям. Дорога, на протяжении свыше 100 км, лежала преимущественно через редкий саксаульник, о котором Смирнов вспоминает с ужасом: "Он казался мне чем-то вроде адского леса, который описывается в XIII песне Дантова "Ада".
Безмолвие здесь было абсолютным. Уродливые фигуры безлистого саксаула точно замерли в злом ожидании той роковой судьбы, которая должна, наконец, постигнуть путников под чуждым для них солнцем" {С. М. Смирнов. Ботанические исследования. Изв. РГО, т. XI, стр. 207.}.
Страдали путешественники и от сложной топографии местности. Весь этот путь был усеян огромными впадинами, края которых соприкасались друг с другом. "Это своего рода песчаные соты,-- пишет далее Смирнов,-- где вместо ячеек, - чащины.
Дорога здесь пролегала через правильно чередующиеся подъёмы, спуски, косогоры и т. д. Чаще всего песчаные соты тянулись с утомительным однообразием. Казалось, что чередованию этих раскалённых котлов конца не будет".
Вот по такой-то дороге отряд Северцова двигался в течение более чем трёх нецель. Однако 10 дней пути после остановки в Балыкты-кудуке 17 июня они шли по самому берегу моря. Главной целью движения вдоль берега было установление изменения береговой линии в связи с господствовавшей тогда теорией "усыхания" Аральского моря.
Итти по берегу было легче, несколько освежал крепкий морской ветер, радовал шум моря, его бирюзовая даль и быстро бегущие с белыми гребнями волны, глядя на которые Северцов однажды сказал: "Это озеро не на шутку притворяется морем" {С. М. Смирнов, Ботанические исследования. Изв. РГО, т. XI, стр. 207.}.
5 июля, т. е. через 24 дня по выходе из Казалинска, все участники перехода в полной мере наслаждались гостеприимной свежестью маленького оазиса Клыч-кала на берегу одного из протоков Аму. Сначала пышная природа, обилие влаги, взлёт пёстрых фазанов так поразили путешественников, утомленных однообразным блеском раскалённого песка, что они сочли всё это "оптическим обманом".
Передохнув в Клыч-кала несколько дней, отослав конвой обратно в Казалииск и сменив верблюдов, направились в Нукус: Смирнов на каюке по Караколу и Куван-джарме, а Северцов -- верхом вдоль берега через прибрежные пески, через многочисленные протоки и рукава Аму.
В Нукусе, теперь столице Кара-Калпакской ССР, тогда же маленьком урочище, к приезду Северцова была уже основана Столетовым база экспедиции. Северцов, дороживший каждым днём для исследований, едва только повидавшись со Столетовым, обсудив с ним план дальнейших работ и распорядившись о размещении багажа и коллекций, отправился водой по Кегейли, сначала в Чимбай, а потом на Кушкана-тау.
Поднявшись вверх по Аму-дарье, Северцов достиг маленького цветущего оазиса - Петроалександровска (Турткуль). В течение нескольких недель он занимался исследованием правого берега Аму-дарьи между Петроалександровском и Нукусом.
При этом главное внимание он уделял геологическим исследованиям. В центре внимания его были горы Шейх-джейли (система Султан-уиз-дага) и следы сухих русел. Самым плодородным местом в этом районе Северцов нашёл полосу в 25 - 30 км между городками Шах-аббас-али, Рахманом и Байбазаром.
Здесь, среди пустыни, в густой сети арыков, роскопшо зеленели фруктовые сады и плантации сорго, хлопка и риса. Из Петроалександровска Северцов выехал обратно 19 сентября с готовой картой местности и значительными коллекциями.
На Аму-дарье он провёл два с половиной месяца (с середины июля по 1 октября). Всё это время было до отказа насыщено работой интересной, разнообразной и опасной. 1 октября участники экспедиции начали разъезжаться. В дельте Аму-дарьи остались для зимних наблюдений метеорологи Дорант и Мильберг.
Северцов отправился к форту Перовского снова через Кызыл-кумы, только другим путём, из Кунград-куля через сухие русла бывших протоков между Аму- и Джаны-дарьёй. После остановки у колодца Каска он поднялся вверх по Джаны-дарье и 26 октября прибыл в форт Перовский.
Осенний переход через пустыню меньше утомил Северцова, и он, почти без передышки, отправился в экскурсию в Ташкент и на реки Чирчик и Бугунь, где должен был пополнить свои наблюдения и коллекции в сравнении с экспедициями 1864 - 1868 г.г.
Экскурсия эта продолжалась около месяца. 13 января 1875 г. Северцов выехал по Орско-казалияскому тракту в обратный путь, производя попутно сбор зимней фауны Киргизской степи. За 10 месяцев (май 1874 г. - февраль 1875 г.), проведённых в экспедиции, Северцов собрал богатые коллекции и произвёл множество разносторонних, главным образом физико-географических, наблюдений на Сыр-дарье и в Кызылкумах. Центральным же объектом его исследований была Аму-дарья в нижнем её течении.
Исследовав Кызыл-кумы и всё восточное побережье Арала между устьями Сыр- и Аму-дарьи, Северцов собственноручно нанёс на 10-вёрстную оренбургскую карту все изменения береговой линии, замеченные им по сравнению с 1858 г. 
{Нам неизвестно, была ли опубликована эта карта. Указания на то, что она была составлена, находим в нескольких отчётах по Амударьинской экспедиции.}.  В результате своих наблюдений Северцов пришёл к окончательному выводу об усыхании Аральского моря.
В подтверждение этого он приводит ряд данных, основанных на своих наблюдениях во время экспедиции 1874 г. в сравнении с наблюдениями 1858 г. и с наблюдениями Бутакова в 1847 - 1849 г.г. В качестве главных доказательств своих выводов Северцов приводит:
"1) Быстрое изменение береговой линии, могущее происходить лишь в связи с понижением уровня моря.
2) Высыхание морских заливов.
3) Превращение отмелей в острова.
4) Соединение островов с материком, например, бывшего острова Узуи-каир". Эти выводы казались особенно убедительными, так как подтверждались данными, полученными им во время первой аральской поездки.
Не сомневаясь, таким образом, в том, что усыхание Арала продолжается до настоящего времени, Северцов, однако, приходит к убеждению, что усыхание не шло нeпрерывно, со времени отделения Аральского моря от Каспийского, а были колебания и, видимо, недавние, в исторический период. Следы прибыли моря Северцов подтверждает следующими фактами:
Исчезновение островов, виденных им раньше.
Превращение в острова прибрежных холмов и полуостровов.
Прораны с морской водой в бывших протоках рек, например Джавы-дарьи.
Берегам проранов.
Коры и налёты самосадочной соли в проранах и выше их вверх по руслу Джаны-дарьи и т. п. Прибыль воды в Аральское море, происходившая, по Северцову, лет 200--300, назад, обусловливалась по его мнению, с одной стороны, поворотом Аму-дарьи в Аральское море, с другой - прекращением расхода воды Сыр-дарьи на арыки в связи с упадком земледелия.
Вряд ли есть необходимость останавливаться на детальном разборе всех примеров и доказательств Северцова о продолжающемся усыхании Арала, хотя в своё время теория Северцова убедила многих учёных; даже И. В. Мушкетов писал по этому поводу: "Факт понижения уровня Арала совершенно справедлив, так как в пользу усыхания Арала Северцов приводит положительные данные" {И. В. Мушкетов.
Отчёт РГО за 1883 г. СПб., 1884.}. В настоящее время в науке установилась определённая точка зрения, прямо противоположная взгляду Северцова. Основоположником и выразителем современной теории является Л. С. Берг.
Он доказывает на основании многочисленных данных, что процесс "геологического усыхания" в Средней Азии закончился в доисторическую эпоху и что в настоящее время наблюдаются лишь кратковременные смены более или менее влажных периодов {Л. С. Берг, Высыхает ли Средняя Азия. Изв. РГО, 1905, т. XLI, вып. III.}.
Периодом максимального убывания Арала Берг считает время с 1865 по 1880 г.; самого интенсивного прибывания - с 1885 по 1902 г.  «На Арале, как и на прочих озёрах, - пишет Берг, - наблюдаются эпохи высокого и эпохи низкого стояния уровня в зависимости от климатических причин.
Постоянного усыхания нет ни на Арале, ни вообще в Туркестане; в историческую эпоху климат Туркестана не изменился хотя сколько-нибудь заметным образом" {Л. С. Берг, Аральское море, СПб., стр. 550, 1908.}.
Во время этой экспедиции Северцов проследил образование дюн на морском берегу и представил 3 фактора их происхождения: "1. Образование дюн прибоем волн. 2. Зарастание их кустарником -- сперва Tamarix. 3.
Занесение кустарника надуваемым песком" {Н. А. Северцов. Сообщениэ на общем собрании РГО. Изв. РГО, т. X, вып. 7, стр. 250.}. Одновременно Северцов рассматривал образование барханов и "проблематических бэровских бугров" (Л. С. Берг), которые различал по форме, растительности и почве. "В России буграми зовутся разнообразные холмы, почему я эту особую прикаспийскую форму - памятник местного геологического переворота - назвал бэровскими буграми, по имени знаменитого исследователя, впервые обратившего на них внимание".
В вопросе происхождения бугров Северцов согласился с Бэром, что приаральские, так же как приволжские и прикаспийские, бугры образовались еще во времена соединения Арала с Каспием. Особое внимание во время этой экспедиции при следовании через Кызыл-кумы Северцов обратил на сухие русла рек, особенно Джаны и Кувана.
Он нашел, что русло Джаны-дарьи имеет до 300 сажен ширины,-- шире, чем было в то время русло Сыр-дарьи у Перовска. У начала же дельты Джаны-дарьи ширина её оказалась свыше километра. Северцов сам произвёл съёмку русла и убедился, что джаныдарьинская дельта своими сухими лощинами занимала втрое или вчетверо больше пространства, чем дельта Сыра.
Из этого Северцов заключил, что некогда Джаны-дарья несла всю сырдарьинскую воду. В 1760 г. по пересохшему руслу Джаны-дарьи каракалпаками была снова пущена из Сыра вода, также прекратившая своё течение не от запруды, как установил Северцов, а от "засорения выхода речными наносами". К этому периоду повторного течения Джаны Северцов относит следы найденного им протока, соединявшего Джаны-дарью с Аму-дарьёй через Каракол.
Теорий и легенд по вопросу о соединении систем Сыра и Аму было много. Некоторые из них Северцов разделяет и поддерживает, ссылаясь при этом на указания древних путешественников и на следы поселений в местах, "где теперь не только жить, но и кочевать нельзя".
Самым убедительным вариантом связи Сыра и Аму-дарьи казалось Северцову сообгцение через три протока Джаны-дарьи, отходивших в своё время от неё к югу и соединяющихся с правым рукавом Аму-дарьи.    При слиянии рукавов на такырах образовалось, по мнению Северцова, "Хорезмское озеро", через которое и осуществлялась водная связь между Сыр- и Амударьинскими бассейнами.
Арабские писатели, по словам Северцова, принимали это озеро за Аральское море. Берг отвергает теорию Северцова о Хорезмском озере и доказывает, что Хорезмское озеро арабских писателей есть не что иное, как Аральское море {Л. С. Берг. Аральское море.}.
По поводу соединения Сыра и Аму Берг говорит: "Может статься, что в начале XV в. значительная часть вод Сыр-дарьи текла по Джаны-дарье, причём, отдавая рукав к озеру Акча-денгиз, шла частью на соединение с водами Аму-дарьи, чем, может быть, объясняется свидетельство Хафизи-Абру (1417 г.), что "Сыр-дарья, соединившись в Хорезмской степи с Джейхуном, изливается в Хазарское (Каспийское) море" {Л. С. Берг. Аральское море, стр. 98.}.
Внимание Северцова к сухим руслам в Кызыл-кумах было, в основном, обусловлено его идеей развития орошения пустыни и проблемой судоходства в системах Сыр- и Аму-дарьи. Северцов, по данным Вамбери, представляет Кызыл-кумы до Чингиз-хана цветущим краем, "когда его песчаные острова не соединялись, а разделялись сетью возделанных и орошённых полос. 
Ведь проходили же здесь,-- говорит он, имея в виду поход Чингиз-хана, - 100-тысячные войска без обозов, находя продовольствие в пути... А Хивинский поход 1873 г. показал, каких страшных усилий стоило, какого нечеловеческого мужества и выносливости потребовалось для того, чтобы и двухтысячный отряд перенес Кызылкумский переход" {Н. А. Северцов. О результатах физ.-геогр. наблюдений в Арало-каспийских степях в 1874 г. Изв. РГО, т. XI, вып. 3, стр. 229.}.
   Опустошение Кызыл-кумов Северцов относит к монгольскому нашествию. Следы культурных оазисов, крепостей и многочисленных арыков еще сохранились в Кызыл-кумах, и Северцов видел их по берегам пересохших русел, особенно Джаны-дарьи.
Отсюда мысль о возможности восстановления культурного земледелия в Кызылкумах. Наиболее целесообразным средством для проведения этой идеи Северцов считал соединение вод Сыра и Аму через Джаны-дарью, почему он и исследовал её во всех деталях.
Его проект этого соединения, основанный на "самом удобном и недавнем" из бывших соединений, сводился к следующему: "От Джаны-дарьи через Райчувак-казган к Кунград-кулю. Воду в Джаны-дарью, вместо её теперешнего выхода, пустить новым 7-вёрстным каналом, из вершины крутой луки Майли-тугай близ Перовска, где вода не отлагает прибрежных наносов, а размывает левый берег.
Далее вода пойдёт сама. Нужно только прорыть плотины и запрудить выходы некоторых боковых протоков, чтобы направить всю воду навстречу Амударьинскому Караколу. Но так как последний поглощается песками, то ниже Кунград-куля придётся заменить его возобновлением одного из параллельных ему сухих арыков, проведённых по глинистой почве, ближе к Бель-тау.
  Северцов проявлял большой интерес к проблемам судоходства и орошении по среднеазиатским рекам, в частности по Аму-дарье. По вопросу о развитии судоходства возникало много проектов, но все они разрешались и в связи с изменчивостью фарватеров местных рек и, главным образом, в связи с топливной проблемой. Вырубать для пароходов саксаульник, закрепляющий пески, было нельзя, подвозить же топливо издалека на верблюдах - не рентабельно.
   Вот почему Северцов, принимавший в обсуждении этих вогфосов самое деятельное участие, больше склонялся к тому, чтобы в первую очередь развивать край за счет расширения оросительной системы. Высказывания Северцова по этому вопросу можно принять за высказывания нашего современника. "Мне кажется,-- пишет он в 1875 г.,-- что истинная будущность Аму и Сыра не в судоходстве, а в развитии орошения, в развитии производительности по берегам.
Чем больше израсходуется воды на орошение и чем больше возрастёт производство, тем лучше. Судоходство никогда поможет здесь быть порядочное; но при развитии орошения и производства может окупиться железная дорога вдоль нижнего Сыра, и это нужно иметь в виду во всяком проекте железнодорожного соединения Ташкента с внутренней Россией.
Линия из Оренбурга на Казалу вдоль Сыр-дарьи идёт на протяжении 900 вёрст через местность, производительность которой может удесятериться с развитием орошения, между тем как линия от Троицка идёт степями, годными только для кочёвки, и к местам орошаемым подходит только у Туркестана" {Н. А. Северцов. Цит. соч.}.
  Все отделы экспедиции успешно разрешили поставленные перед ними задачи и достигли больших результатов: были составлены карты - географические, топографические и геологические. Несмотря на чрезвычайные затруднения для нивелировки и в песках и в дельте-Аму-дарьи, топографической съёмкой было охвачено свыше 3 тысяч кв. км.
Нивелировкой между Аму- и Сыр-дарьёй был решён положительно поставленный Северцовым вопрос о возможности водного соединения обоих бассейнов через Джаны-дарью. В гидрографическом отношении было сделано множество поперечных профилей, определений скорости течений, исследований свойств грунта.
Весьма тщательно исследованы были рукава дельты Аму-дарьи. Улькун-дарьи, Куван-джарма, группа Даукаринских озёр и т. д. Были основаны две метеорологические станции -- в Нукусе и в Петроалександровске. Благодаря их систематической работе Русское Географическое общество получило ценные сведения о климате неизвестного до того края.
Кроме того, было собрано много полезных материалов об экономике края, о его населении, исторических памятниках, населённых пунктах и т. п. Помимо ценнейших коллекций естественно-исторических и этнографических и различных карт, Географическому обществу было доставлено участниками этой экспедиции множество статей и отчётов, напечатанных в периодических изданиях Общества.
Художником Каразиным был составлен большой альбом разнообразных рисунков, живо характеризующих природу и население края. В общем итоге Амударьинская экспедиция 1874--1875 гг. положила начало дальнейшему всестороннему и систематическому изучению края.
С полным основанием эту экспедицию считают самым замечательным исследованием того периода в южной части Средней Азии. Работы Северцова в этой экспедиции сыграли большую роль. Сведения об исследованных им районах и, в частности, об Аральском море до сих пор не утратили своего значения, а в то время были особенно важны.
Недаром крупнейший лимнолог XX в. акад. Л. С. Берг пишет: "Только со времени издания карты Аральского моря Бутакова (1850 г.) получилась возможность давать фактические, а не расспросные сведения о состоянии уровня Арала.
Первыми точными данными мы обязаны Н. А. Северцову" {Л. С. Берг. Аральское море, стр. 367.}.  Зимой и весной 1875 г. Русское Географическое общество деятельно готовилось к участию в Международном географическом конгрессе и выставке, состоявшихся в 1875 г. в Париже. Северцов тотчас по возвращении из Амударьинской экспедиции в Петербург активно включился в эту работу.
В состав русской делегации на конгресс были избраны самые достойные и уважаемые тогда члены Географического общества: П. П. Семёнов, С. С. Рехневский, О. Э. Штубендорф, Ю. Э. Янсон, М. И. Венюков, А. А. Ильин. В числе их был и Северцов.
На конгрессе Северцов был удостоен высокой чести. Он получил высшую награду Парижского конгресса -- золотую медаль за свой доклад "О следах ледяного периода на Тянь-шане" и "Карту высот внутренней Азии".
  Во время этой поездки за границу Северцов много и плодотворно занимался в зоологических музеях Парижа и Лондона. Там, на богатых коллекционных материалах, он имел возможность сравнивать с ними свои обширные среднеазиатские коллекции и проверять свои выводы.
Там же он собрал большой материал о палеарктической фауне, положенный, в частности, и в основу его известной работы "О зоологических (преимущественно орнитологических) областях внетропических частей нашего материка".
Одновременно он работал над исправлением и дополнением своей уже прославившейся тогда работы "Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных". Последняя издавалась тогда на английском и немецком языках. Издание этой работы за границей сразу сделало имя Северцова широко известным среди первоклассных учёных Западной Европы.
  В эту же поездку Северцов лично познакомился с Ч. Дарвином, бывал у него, и "Дарвин, - как говорит Мензбир,-- ждал богатых результатов от его исследований над возрастными изменениями птиц". Сохранилась фотография Дарвина с его собственноручной надписью, подаренная им Николаю Алексеевичу.
Эта поездка была последним заграничным путешествием Северцова. Возвратившись из неё, Николай Алексеевич немедленно приступил к организации научной экспедиции на Памир. Памир недаром составлял давнишнюю мечту Северцова.
Это неизвестное тогда плоскогорье было особенно ему интересно, так как изучение его позволяло Северцову провести параллель с исследованными им ранее горными системами Средней Азии. Через Памир пролегали торговые пути из Европы в Индию и Китай.
Однако в течение веков лишь единицами насчитывались путешественники, посетившие это труднодоступное нагорье, которое недаром получило с давних пор наименование "крыши мира". Честь первоисследований Памира в XIX столетии принадлежит, главным образом, русским исследователям.
Памир входил в Кокандское ханство и до второй половины XIX в. был terra incognita. Первые упоминания о Памире мы находим у китайского путешественника Сюань-Цзана, который в VII веке прошёл Памир (Pa-mi-lo, - как он говорил), очевидно в южной его части.
В XIII в. через Памирское плоскогорье прошёл Марко Поло, описавший Памир, примерно, как и Сюшь-Цзан: "Двенадцать дней едешь по той равнине, называется она Памиром (Pianura di Pamer), и во все двенадцать дней пути нет ни жилья, ни травы, еду нужно нести с собой. Птиц тут нет оттого, что высоко и холодно.
От великого холоду и огонь не так светел и не того цвета, как в других местах, и пища не так хорошо варится" {Марко Поло. Путешествие. Пер. И. П. Минаева, 1940.}. В XIV в. на Памире побывал посол Генриха III Кастильского Рюи-Гонзалес де Клавихо. В XVI в. Памир посетил английский купец Дженкинсон; в XVII-м - пастор Бенедикт Гоэс.
Сведения этих путешественников крайне отрывочны и не всегда достоверны. В XIX в. исследования Памира стали более частыми и организованными. В 1836 г. в южной части Памира прошел английский путешественник Джон Вуд.
Он представил интересные орографические и географические данные, исследовал реку Памир, открыл озеро Зоркуль и подтвердил достоверность сведений, данных о Памире Марко Поло. Однако книга Д. Вуда встретила такое же недоверие, как в своё время книга знаменитого венецианца.
В 1868 - 1871 г.г. А. П. Федченко произвёл свои известные исследования долины Зеравшана, Ферганы и Алая. Путешествия Федченко открыли новую страницу в истории исследования юго-восточной части Средней Азии. Успехи Хивинского похода и исследования в связи с этим низовьев Аму-дарьи отвлекли на время внимание русских от Памира, поэтому после знаменитой экспедиции Федченко до 1874 г. на Памире производились лишь съёмки военных топографов.
Летом 1874 г. на северной части Памира производили геологические исследования И. В. Мушкетов и Г. Д. Романовский. В 1875 г. состоялась "Гиссарская экспедиция" под начальством Маева и при участии Шварца и Вишневского.
  В 1877 г. на средства туркестанского губернаторства была снаряжена на Тянь-шань и Памир комплексная экспедиция, известная под общим названием Ферганской учёной экспедиции, продолжавшаяся несколько лет.
Одну из частей её возглавляй И. В. Мушкетов, другую по предложению Географического общества возглавил Северцов. Наконец воплотилась в действительность мечта Николая Алексеевича, и в начале июля 1877 г. он выехал из Петербурга, чтобы все свои знания и богатый опыт отдать изучению ещё одной области Туркестана - неведомой "крыши мира".
Экспедиция эта имела целью исследовать Памир до его южной части, которая к тому времени уже посещалась англичанами. Основные задачи своей поездки Северцов определяет сам в своём уже названном труде "Орографический очерк памирской горной системы" {Зап. РГО по общ. геогр., т. XIII, 1886, стр. 2.}, в котором Северцов особенно отчётливо выступает как географ.
Он пишет: "Я главным делом экспедиции счёл изучение Памира и его отношений к более известному мне Тянь-шаню, в котором, преимущественно в его Ферганской части, также дополнил свои прежние исследования".
В отряд Северцова входили: астроном Шварц, топографы Руднев и Скасси (он же фотограф), препаратор Скорняков и А. А. Кушакевич, друг и постоянный помощник Николая Алексеевича в его среднеазиатских экспедициях. В данном случае Кушакевич принял на себя роль ботаника и энтомолога и справлялся с этими задачами очень успешно.
Постоянная база экспедиции была в г. Ош - одном из наиболее древних городов Ферганы. Отсюда экспедиция двинулась на Памир 5 октября 1877 г. Через перевал Шарт в Алайском хребте спустились в Алайскую долину.
Далее, перевалив Заалайский хребет, перевалом Кызыл-арт вышли в долину р. Кок-сай. Целью похода в этом году было исследование оз. Кара-куль, но полностью осуществить планы помешали рано наступившие холода и снегопад. Пришлось, едва достигнув озера, возвратиться в Ош и расположиться здесь на зимовку.
Ранней весной 1878 г. Северцов предпринял несколько экскурсий в Ферганской долине и Ферганском хребте. 7 июля Северцов во главе своего отряда снова выступил на Памир, только несколько более восточным против предыдущего года путём, через перевалы Арчат, Тау-мурун и Кызыл-арт.
По дороге он, вместе со Скорняковым, сделал боковую экскурсию для исследования Кашгар-дарьи, а 30 июля прибыл на оз. Кара-куль (3 954 м над ур. моря). Здесь уже дожидались его участники экспедиции, кроме Скасси, который о нивелировочной партией медленно двигался вслед за Северцовым, тщательно нанося на карту маршрут экспедиции.
   Теперь окончательно установлено, что иссиня-чёрные воды Кара-куля бессточны. Однако ранее некоторые путешественники утверждали, что озеро имело один или два стока. Это дало повод китайцам сравнивать Кара-куль с двуглавым чудовищем и называть его "озеро Дракона"; отсюда и многочисленные легенды об озере двуглавого Дракона.
Северцов был тоже склонен утверждать, что видел, якобы, следы стоков из Кара-куля на северо-восток в бассейн р. Кашгар и на юго-запад к долине Аму-дарьи. Он считал, что южный сток еще продолжается, и основал на этом свою теорию о продолжающемся поднятии хребтов к северу от Кара-куля.
4 августа экспедиция покинула Кара-куль и направилась к югу. На р. Ак-бай-тал разбили лагерь, и пока раздобывали продовольствие, искали проводников и собирали коллекции, Северцов предпринял экскурсию на Памир-Ранг-куль. Здесь он произвёл съёмку и определил астрономический пункт.
По плану экспедиция должна была отправиться к оз. Зор-Куль (Виктория), но, установив, что от места расположения лагеря до территории, исследованной Вудом, оставалось километров 50, еще не нанесённых на карту, Северцов принял решение исследовать их и со всем отрядом двинулся на Памир-Аличур.
До Северцова в этой части Памира не было ни одного европейца; сам он по этому поводу пишет: "Единственные до моего похода сведения о Памире-Аличур находятся донесении китайского генерала Фу-дэ о преследовании им кашгарских ходжей, бежавших в Бадахшан после завоевания китайцами Кашгара и Яркенда в половине прошлого столетия" {Н. А. Северцов. Краткий отчёт о памирских исследованиях и общих научных результатах Ферганской учёной экспедиции. Изв. РГО, т. XV, вып. 2, стр. 69.}.
По рекам Ак-байтал, Кара-су (приток Ак-су) и Аличур отряд в отсутствие провианта и угроза нападения бродивших в тех местах горных бандитов не позволили Северцову продолжать работу. Ранним августовским утром экспедиция выступила с Яшиль-куля в обратный путь и той же дорогой, по реке Ак-су, снова прибыла к оз. Кара-куль.
Здесь она опять задержалась на несколько дней проверкой наблюдений и упаковкой коллекций, после чего Северцов, собрав весь отряд, направился через перевалы Кызыл-арт и Талдык обратно в Ош. Отсюда Северцовым была предпринята ещё одна очень значительная экскурсия на р. Тару.
Январь 1879 г. можно считать концом Ферганской учёной экспедиции. Наступило время подводить итоги самого значительного из путешествий Северцова в Среднюю Азию. Научные результаты этой экспедиции были так велики, что превзошли ожидания даже самого Северцова.
Они произвели подлинный переворот в существовавших географических представлениях о Памире. На основании собственных исследований, литературных и картографических источников Северцов выступил с новой теорией, доказывающей, что Памир является самостоятельной горной системой. Памир, как пишет Северцов, "есть цельная, симметричная, хорошо ограниченная горная система - орографический центр всего азиатского материка колоссальный горный узел, соединяющий Высокую Азию с Передней".
В этом заключается принципиальное отличие теории Северцова от взглядов остальных географов послегумбольдтовского периода, которые включали Памир в Тяньшанскую горную систему. Северцов также впервые дал определение и разъяснение орографического типа рельефа, характерного для Памира. Вопреки существовавшему тогда мнению, он установил, что в Памирской системе "совсем нет настоящих плоскогорий" и характерной особенностью её является "уравновешенное" сочетание двух главных видов среднеазиатского рельефа - сыртового и грядового.
Также он установил характерную для Памира, как, впрочем, и для всей Средней Азии, третью форму рельефа -- многовершинные горные массивы. Эта форма рельефа, по заключению Северцова, наиболее способствует образованию ледников.
Одновременно им были найдены древнейшие и новейшие поднятия горной Азии и геологические отношения Памира с Тянь-шанем. Соединение Тянь-шаня и Памира, по Северцову, есть результат подъёма, геологически весьма недавнего и еще продолжающегося.
Продолжается, по его мнению, и поднятие Памира. Геологические наблюдения производились почти повсеместно по ходу экспедиции, охватили совершенно новые районы и послужили дополнением к производившимся уже в восточной части Памира исследованиям Мушкетова и Романовского.
Большие геологические коллекции и вся геологическая часть исследований обработаны Северцовым подробно и с большой тщательностью. За время этой экспедиции, по сведениям Северцова, опубликованным в его отчёте {Там же.}, установлено 12 астрономических пунктов; определены угломерно высоты 120 пиков, пронивелирована линия почти в 400 км от Ассаке до Кара-куля и от Лянгара до Гульчи; определены барометрические высоты 500 точек по всем маршрутам экспедиции.
Учреждена постоянная метеорологическая станция в г. Ош. Регулярно велись метеорологические наблюдения в Гульче и Балыкчах. Одновременно велось коллекционирование. Собраны были значительные палеонтологические и минералогические коллекции. Ботаническая коллекция экспедиции содержит свыше 20 000 экземпляров в тысяче новых видов.
Особенно отмечает Северцов зоологическую коллекцию: "Звери в Фергане были едва известны и то более по слухам и базарным мехам (видов 10); экскурсия нашла их более 60 видов". Птиц собраио 350 видов против сбора Федченко 110; рыб, вместо 3 - 4 ферганских видов Федченко, этой экспедицией было открыто 20, из которых 6 чисто памирских; сбор рыб в основном производился препаратором Скорняковым. Богатая энтомологическая коллекция была собрана Кушакевичем.
Помимо перечисленных разнообразных коллекций, экспедиция представила ряд карт, схем, фотографий и рисунков. Много времени уделил Северцов также установлению верхнего предела земледелия и пределов распространения флоры и фауны в горах.
  После экспедиции Северцова значительно изменились географические представления о Памире; белых пятен на Памире стало меньше. Исследования велись комплексно и чрезвычайно многосторонне. Тут следует отметить, что доминирующую роль в работах экспедиции играли географические исследования.
Им Северцов уделял максимум внимания и времени, о них он с достаточной убедительностью говорит и в своем отчёте, что уместно привести здесь полностью: "Экспедицией произведено первое, полное, многостороннее, основательное исследование Памира и окончательно определены орографические и геогностические отношения Памира к Тянь-шаню.
География Памира в своих основных чертах разъяснена экспедицией окончательно. Даже вне её маршрутов остаются неизвестными лишь второстепенные топографические подробности, конечно, еще многочисленные; исследования экспедиции производились преимущественно в тех внутренних частях Памира, которые до неё никто из европейцев (кроме, может быть, Марко Поло в XIII в.) не только не посещал, но и издали не мог наблюдать; о них существовали только весьма отрывочные азиатские сведения, которых, впрочем, не представлялось возможности разместить на карте, иначе как произвольно. Теперь же неисследованная часть Памира экспедиционными съёмками сокращена с лишком в половину и представляет на карте лишь несколько небольших пробелов, на которых расспросные топографические данные могут распределиться уже со значительной степенью точности.
Это совершенно изменяет географию внутреннего Памира между Памир-каляном и Алаем, даже сравнительно с картой верховьев Аму, напечатанной при Главном штабе еще только в начале 1878 года. Так же, если не более подробно, чем Памир, исследована горная область, связывающая его с Тянь-шанем, в верховьях Кара-дарьи и Кашгар-дарьи и отличающаяся сложным орографическим строением {Н. А. Северцов. Изв. РГО, т. XV, стр. 74.}.
Хотя Северцов во время Памирской экспедиции выступал, главным образом, как географ, однако, как уже указывалось, он вёл параллельно с общегеографическими и геологическими исследованиями громадную работу по зоологии и зоогеографии.
По этому поводу он сам, несмотря на всю свою скромность, говорит в названном отчёте, что после, Фергано-памирской экспедиции Памир из страны "относительно фауны и флоры совершенно неизвестной сразу сделался одной из наиболее исследованных в Азии".
Можно сожалеть, что Северцовым об этой экспедиции было написано лишь несколько статей. Остальные богатые материалы он так и не успел опубликовать. Его известная, уже названная книга "Орографический очерк Памирской горной "истемы" вышла в 1886 году посмертным изданием под редакцией М. А. Мензбира и до сих пор не утратила своего большого научного достоинства.
Этот серьёзный географический труд хорошо знают советские географы и поныне дорожат им. Замечательно, что Северцов всеми работами экспедиции руководил сам и во всех отношениях был душой экспедиции. Ни одна часть работы не выполнялась и ни одна коллекция не составлялась без самого непосредственного участия и помощи его, что в большой мере обеспечивало успех экспедиции. Этому успеху, безусловно, способствовали также, говоря словами Северцова, "открытая местность, облегчающая сбор, и выбор благоприятного времени года, равно как и дружная, единодушная деятельность всех решительно членов экспедиции со включением нижних чинов её конвоя".
ерганская экспедиция скоро стала широко известна в России и за границей. Весь мир горячо откликнулся на успехи Северцова. Имя его стало одним из самых популярных среди учёных. П. П. Сёменов-Тян-Шанский в своём письме к К. П. Кауфману говорит о Северцове: "Памирское путешествие достойным образом увенчало его труды. Осенью в своём интереснейшем сообщении он превзошел самого себя и, говоря языком французских репортёров: "il a remporté des suuffrages unanimes etuniversels".
За Памирскую экспедицию Северцов получил в 1878 г. одну из высших наград Русского Географического общества - медаль Литке. Весной и летом 1879 г. Северцов совершил свою последнюю экспедицию. Теперь, когда Средняя Азия и в горной и в низменной её части была Николаем Алексеевичем в основном исследована, оставалось научно обработать результаты всех его экспедиций.
Но задержкой при обработке оказалась недостаточность сведений о северной части Тянь-шаня {К северным лугам Тянь-шаня, по определению Л. С. Берга ("Природа СССР", 1938, стр. 140), относятся горы примерно между 41 и 43° с. ш.}.
Это и побудило Северцова предпринять на собственные средства небольшую поездку по Семиречьютс одним только препаратором {Под Семиречьем имелась в виду территория в примерных границах: на севере и северо-западе - озеро Балхаш, на юго-востоке - государственная граница, на западе - реч. Кара-балты.}.
До Северцова в Семиречье путешественники были чаще проездом. Лишь некоторые из них занимались краем более или менее специально: Г. С. Карелин, А. Шренк, А. Ф. Голубев, П. П. Семёнов-Тян-Шанский, И. В. Мушкетов и др.
Северцов имел в виду поездкой в Семиречье уточнить некоторые вопросы своих прежних исследований на Тянь-шане, казавшиеся ему по тем или иным причинам сомнительными или незаконченными. Это была беглая, как бы итоговая, проверка его многолетних наблюдений.
Вновь просмотрены были взглядом уже опытного путешественника и учёного орография, геологическое строение, климатология и гидрография Тянь-шаня. Но основной задачей Северцова было проконтролировать свои наблюдения и выводы по классификации и размещению туркестанской фауны, главным образом, птиц.
Материалы этой экспедиции нигде не опубликованы, и даже архивные данные о ней очень скудны. Биографы Северцова упоминают об этой поездке, но никем не указаны ни маршруты, ни специальное направление работ экспедиции.
По дневникам экспедиций Северцова и описаниям его коллекций, хранящимся в Зоологическом институте Академииинаук в Ленинграде, нам удалось установить частично путь следования по Семиречью и дорогу обратно, а также продолжительность этой поездки.
Очевидно, Северцов, поспешно экскурсируя в западных отрогах Тянь-шаня, был занят здесь преимущественно общими наблюдениями и геологическими работами, зоологический же сбор начал только у Кастека уже на возвратном пути.
Потому, вероятно, и записи в дневнике начинаются с "Поганой щели" (район Кастека). В какое именно время и каким путём прибыл Северцов в этот раз на Тянь-шань - неизвестно. Можно предположить, что он проехал сюда тем же путём, которым возвращался, т. е. из Оренбурга через Омск, Семипалатинск и Копал, но ехал торопливо и не позволял себе задерживаться для зоологического сбора.
Исходя из вышеизложенного, мы нанесли на карту (см. приложенную карту маршрутов Северцова) лишь обратный (доподлинно известный) маршрут Северцова. Путь же его на Тянь-шань показан условно. Самый район исследований за отсутствием данных не показан на карте вовсе.
Можно сделать и другое предположение по поводу его экспедиции 1879 года. Вполне вероятно, что Северцов не приезжал сюда специально, а остался в Средней Азии без сохранения содержания после экспедиции на Памир.
Судя по дневникам, в Кастек Северцов прибыл 24 июня. Конец июня и весь июль он провёл в горах, занимаясь преимущественно географическими и геологическими исследованиями. Зоологические сборы в эту экспедицию, как уже указывалось, оыли незначительны.
Очевидно, Северцов большую часть времени проводил в разъездах. Точные маршруты их не установлены. Достоверно известно только, что 6 августа он был в Копале, а 17-го по прибалхашским пескам, пересекши Лепсу, достиг р. Аягуз и пошёл вверх по её течению.
18 августа прибыл в Сергисполь, после непродолжительной экскурсии в аркатских песках направился к северу и 23 августа прибыл в Семипалатинск. Весь последующий маршрут Северцова лежал через Западную Сибирь к Оренбургу.
Во время этой экспедиции, на основании проверки своих прежних наблюдений, Северцов установил впервые зоогеографическое распределение фауны северо-восточной части Туркестана. Семиреченская экспедиция дала также возможность Северцову подытожить свои наблюдения над пролётом птиц.
Вопрос этот занимал его в течение многих лет, начиная в детских опытов. Затем Северцов продолжал свои наблюдения в Подмосковье в студенческие годы, а в Средней Азии он первый из учёных вёл систематические наблюдения над пролётом птиц и первый установил пролётные пути их.
Его посвященная этому вопросу работа: Etudes sur le passage des oiseaux dans l'Asie Centrale particulièrement par le Ferghânah et le Pamir" {Bulletin de la Sociéte des naturalistes de Moscou, v. LV, No 1, Moscou, 1880.} и карта пролётных путей птиц до сих пор еще интересны для специалистов. Кореев и Зарудный в статье "Орнитологическая фауна Семиреченского края" {Бюллетень Моск. общ. исп. прир., в. 7, 1906.}, разбирая вопрос о пролётных путях птиц, пишут: "Громадное большинство видов летит по путям, обозначенным на карте Н. А. Северцова".
Помимо названной работы Северцовым была опубликована после этой экспедиции втатья "Новые виды туркестанских птиц" {}Изв. Турк. отд. обш. люб. естеств., антроп. и этногр., т. I, в. 1, Ташкент, 1879. Поездкой в Семиречье закончился для Северцова период путешествий и экспедиций.
Ценнейшие материалы, накопленные в течение целой жизни, ждали своей научной обработки. Почти сразу же по приезде из экспедиции (в конце декабря) Северцов выступил в Петербурге на VI съезде русских естествоиспытателей и врачей с блестящим докладом "Об орографическом образовании Высокой Азии и его значении для распространения животных" {Речи и протоколы VI съезда русских естествоиспытателей и врачей, 1880 г.}.
Северцов не имел похвального обыкновения Пржевальского сразу же по возвращении сводить результаты экспедиций, которые обычно целиком поглощали всё его время. В промежутках между экспедициями он то уезжал за границу, то обрабатывал свои многочисленные коллекции, находившиеся всегда в образцовом порядке, то готовился к новой экспедиции.
Публиковать свои работы ему было некогда. Это он откладывал до старости, когда уже не под силу станут поездки и беспокойная экспедиционная жизнь. Наступило такое время. Северцов уже стал склоняться на уговоры друзей, чтобы спокойно засесть за рабочий стол.
Несмотря на многолетнюю бескорыстную и беззаветную работу, старость Северцова оказалась совсем не обеспеченной. Отсутствие опытного хозяина в имении дало себя чувствовать. Сказалось и то обстоятельство, что большая часть средств из доходов Северцова постоянно уходила на его экспедиции, коллекции и т. д.
Поэтому Военное министерство и Географическое общество в лице его председателя Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского возбудили активное ходатайство о назначении Северцову пожизненной пенсии и единовременного пособия. В архиве Географического общества сохранилась переписка по этому вопросу.
Однако Северцову так и не удалось сказать своего последнего слова, не удалось обнародовать наиболее зрелые и цепные свои выводы. Смерть помешала осуществлению больших планов и больших надежд. Нелепо оборвалась кипучая жизнь Северцова.
Человек, для которого угроза внезапной гибели была вполне реальной в течение двух десятилетий, погиб случайно и бессмысленно. Смерть застала ученого, когда его неутомимая энергия, направленная в молодости на накопление опыта и фактического материала, переключилась на теоретические обобщения, суммирование и систематизацию огромного количества фактов, собранных в течение целой жизни.
26 января 1885 г. Северцов отправился вместе с соседним помещиком В. М. Стрижевским в Воронеж, где он, очевидно, намеревался заложить часть имения и сдать в печать несколько своих работ. Решили до железнодорожной станции Лиски по случаю бесснежности ехать в колёсном экипаже.
Ехали то по правому берегу Дона, то по самой реке. Километрах в четырех от имения Стрижевского, у впадения р. Икорца в Дон, лошади с разбегу проломили лёд и вместе с экипажем стали быстро погружаться в воду. Кучер ловко выскочил из воды, Стрижевскому также довольно скоро удалось доплыть до края полыньи и выбраться на лёд.
Но Северцов, и без того грузный, да ещё в плотно застёгнутой тяжёлой меховой дохе, вылезти не мог. С трудом Стрижевский и кучер вытащили его, уцепившись за рукав и не дав ему погрузиться в воду с головой (глубина Дона в этом месте была свыше 2 метров), тройка же и экипаж пошли ко дну.
Когда Северцов очутился на льду, первый вопрос его был о портфеле с бумагами. Стрижевский ответил на это, что теперь надо жизпь, а не портфель спасать. Единственным помыслом спасшихся, естественно, было дойти до ближнего жилья, но Северцов не разделял итого стремления: он безучастно сидел на льду.
Когда его попробовали вести, оказалось, что ноги не слушаются, и он, пройдя шагов 100, упал на снег. Силы покинули его, но сознания он не терял. Попытки поднять Северцова были тщетны. На все убеждения Стрижевского о необходимости двинуться, он только ответил: "Погибать так погибать". Больше он ничего не говорил.
Медицинская помощь подоспела часа через 1 1/2. Но было уже поздно {День смерти Северцова точно не установлен. Биографы обычно упоминают 27 и 28 января. По нашему мнению следует считать наиболее достоверной датой 28 января.
Это заключение сделано на основании некоторых некрологов, а также старинного документа (без подписи и даты), сообщающего подробности смерти Н. А. Северцова. Запись, повидимому, сделана кем-либо из близких со слов очевидца и хранится в семейном архиве С. А. Северцова.}.
Преждевременная кончина Северцова была воспринята передовыми учёными в России и за границей с глубокой скорбью. Научный мир оплакивал безвременно погибшего учёного, от которого так и не удалось услышать последнего заключительного слова о длительных среднеазиатских исследованиях.
  Многие русские и иностранные газеты и журналы поместили его некрологи. Известный русский географ Д. Н. Анучин писал: "Русская наука понесла в Северцовэ чувствительную утрату... Обширные наблюдения и громадные коллекции дали ему возможность внести новые и светлые взгляды в самые сложные вопросы зоологической биологии.
Уважение к памяти этого выдающегося деятеля науки должно обязывать его ближайших почитателей и последователей принять все меры к тому, чтобы сделанное им для науки не погибло, но стало общим достоянием" {"Русские ведомости", No 28, 1885.}.
Обработку литературного наследства Северцова после его смерти взял на себя М. А. Мензбир, он же привёл в порядок и сдал в Академию наук часть не определённых Северцовым коллекций. Так были изданы уже упомянутый выше классический труд Северцова "Орографический очерк Памирской горной системы" 1886 г., монография о возрастных изменениях палеарктических орлов "Etudes sur les variations d'âge des Aquilines palearctiqnes et leur valeur taxonomique", 1885 - 1888 г.г..
Идея этой работы возникла у Северцова еще во время его первой экспедиции в Среднюю Азию (1857-- 1858 гг.). В течение 25 лет он продолжал копить, группировать и обдумывать материал. Нужно было обладать большим талантом и редкой целеустремленностью, чтобы из такого обилия разносторонних данных выбрать и синтезировать наиболее нужное и ценное и создать работу, о которой Мензбир говорит: "Монография палеарктических орлов навсегда останется образцом, по которому должны работать те, кто хочет оставить после себя в науке не стираемую веками славу точного исследователя и глубокого мыслителя" {М. А. Мензбир. Биографический очерк, стр. XVI.}.
Из посмертных трудов Северцова необходимо назвать также его зоогеографическую работу "Ornithologie du Turkestan et des pays adjacents (Partie N. O. dela Mongolie, steppes Kirghiz, contree Aralo-caspienne, partie supérieure du bassin d'Oxus. Pamir".
И для этой работы Северцов собирал материал в течение более двадцати лет. И он здесь сумел отобрать из множества накопленных фактов самые характерные и убедительные и дать выводы совершенно новые, "от первой до последней строчки" {Там же.}, несмотря на наличие авторитетных трудов по этому же вопросу.
Кроме названных работ, после смерти Северцова был издан ряд статей, среди которых привлекает внимание обзор старинных путешествий на Памир: "Etudes de Gesgraphie historiqae sur les anciens itinéraires à travers le Pamir" (статья эта так и не увидела русского перевода).
Таким образом, Мензбиром были изданы рукописи Северцова, в большей или меньшей степени подготовленные самим автором к печати. До нас не дошли остальные черновые и незаконченные рукописи Северцова.
В частности, как уже упоминалось, погибли, очевидно, его географические работы, являвшиеся по замыслу автора продолжением книги "Путешествия по Туркестанскому краю": материалы по физической географии Средней Азии и материалы для геологии Средней Азии с картами, разрезами и т. д.
  Известно, что с 1880 по 1885 гг. Северцов готовил к печати ряд больших работ. Писал он одновременно на несколько разных тем, анализируя, сравнивая и дополняя их по мере разбора и определения экспедиционных материалов. Свои выводы он строил в основании длительной полевой практики.
Накопленный годами материал обрабатывался постепенно, широко и углублённо исследовался, сличался с историческим; написанию работы предшествовал серьёзный анализ литературных источников и коллекций, в случае необходимости -- заграничных.
Северцов долго и тщательно обдумывал свои теоретические выводы, критически сопоставляя их с имеющимися уже в литературе и с теми, к которым сам приходил раньше. В выводах Северцов бывал чрезвычайно осторожен.
Но со свойственными ему независимостью и прямотой он, не задумываясь, отказывался от них, когда признавал устаревшими, и в научных работах всегда стремился привести наиболее новые, с максимальной точностью и чёткостью сформулированные, положения.
Некоторые из работ Северцова буквально произвели переворот в науке того времени. К работам такой высокой значимости следует отнести, кроме посмертных, которые названы выше, и работы, вышедшие при жизни Северцова, в первую очередь его труд "О зоологических (преимущественно орнитологических) областях внетропических частей нашего материка" 1877 г.
В этой работе Северцов предлагает новое зональное деление палеарктики - "нововведение, еще и поные недостаточно оцененное {Л. С. Берг. Памяти Николая Алексеевича Северцова. Изв. ВГО, т. XXII, вып. 1, 1940.}. (курсив мой. - Р. З.).
В основу своего деления он положил экологический принцип, внеся тем самым большие деформации в господствовавшие схемы деления палеарктики Склэттера и Уоллеса. Этим Северцов на много десятилетий предвосхитил научные положения своего века.
Его деление легло, в основу трудов позднейших русских зоогеографов и признается ими и поныне. И. И. Пузанов пишет, что этот труд Северцова "определил развитие русской зоогеографии и дал право считать Северцова основоположником русской зоогеографии так же, как и экологии" {Пузанов. Зоогеография, М., 1938.}.
Сам Северцов во время работы над этой книгой в письме к Кауфману от 10 ноября 1876 г. пишет: "занимался другой работой, зоологической, именно о тех позвоночных (птицах и змеях) Туркестанского края, которые не обработаны в путешествиях Федченко.
Эти зоологические работы меня уже давно занимают, и меня к ним так и тянет, потому что таким образом составляю научный труд, который, надеюсь, будет и обширным и капитальным. Я в нем представляю свод положительных фактических данных для решения самых важных, животрепещущих и спорных вопросов зоологической географии и систематики и насчет его обработки советовался в прошлом году с самим Дарвином, который мой план одобрил.
Тем не менее, я должен признаться, что эти зоологические занятия весьма чувствительно замедляют мои обязательные работы по физической географии Туркестанского края". К классическим работам Северцова нужно отнести также "Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных" (1873 г.).
Это была первая сводная работа о позвоночных Средней Азии, проникнутая анализом в духе дарвш изма. В ней Северцрв, на основании собственных исследований, описал 15 новых видов зверей и 49 новых видов птиц, показал динамику их развития и распространения. Книга иллюстрирована собственноручными рисунками Северцова.
Она до сих пор по мнению специалистов является настольным пособием для зоологов при изучении среднеазиатских животных. Но не только зоологи находят в ней ответы на многие вопросы. Труд этот, раскрывающий в полной мере разносторонность Северцова, его высокую образованность и талантливость, представляет, как указывалось, огромный интерес для зоогеографов и географов.
Этот классический труд был признан и высоко оценен еще при жизни Северцова. Он привлёк внимание учёных новизной, обилием и разнообразием фактического материала и глубоко научной обработкой его и сразу, несмотря на то, что Северцов считал его лишь "предварительным сообщением", был переведен на английский и немецкий языки.
Большой интерес при своем появлении вызвали также другие работы Северцова: "Аркары" (1873) и ряд статей по географии и зоологии Тянь-шаня и Памира. Переиздаваемая работа "Путешествия по Туркестанскому краю" стоит в числе лучших работ Северцова. Она поставила его имя в ряду крупнейших географов XIX в.
Значительная часть работ Северцова представляет собой по объёму небольшие статьи или брошюры, зачастую страдающие стилистическими недочетами. Повидимому, это обстоятельство создало у некоторых авторов представление, что Северцов мало и сухо писал.
Оба эти положения необоснованны, если учесть полевой характер деятельности Северцова и высокое научное качество его печатных трудов. Конечно, Северцова нельзя сравнить с плодовитыми авторами, написавшими в кабинетах в течение жизни десятки многотомных сочинений.
Нельзя сравнить его и с теми авторами, которые легко и быстро описывали результаты своих наблюдений и экспериментов. Он был учёным другого склада; писал он медленно, как указывалось, долго обдумывал и проверял свои выводы и, очевидно, - без большого влечения к литературной работе. Но то, что считал необходимым поведать миру, излагал трудолюбиво, четко, кратко и смело.
Что касается формы изложения работ Северцова, то и тут он был также самобытен и непосредственен, как и в жизни. Писал он безусловно хорошо, хотя и неровно, недочеты стиля вполне оправдываются постоянным недостатком времени для оформления, но рядом с громоздкими северцовскими периодами перед читателем возникают легкие, изящные фразы.
Они сделаны с большим литературным и художественным вкусом, четко и рельефно передают мысль автора как географа. Так писать может только человек, имеющий острый глаз учёного наблюдателя и серьезно любящий природу.
Свои восприятия, всегда глубоко эмоциональные, Северцов передавал не только образным словом, но и исключительно выразительными, красочными рисунками, которыми обильно снабжены почти все его работы.
Всё, что создано Северцовым, широко, полно и чрезвычайно многосторонне. Его работы отличались новизной, оригинальностью идей и широтой кругозора. Поражает научная многогранность Северцова. Он - выдающийся зоолог, основоположник зоогеографии и экологии; с полным правом можно назвать его и одним из первых, крупнейших географов и геологов России во второй половине XIX в.
Хотя Северцову не удалось осуществить свои обширные замыслы, но и то немногое, из специальных его трудов, что стало достоянием читателей, уже показывает огромную эрудицию автора в разнообразных вопросах.
Нечего добавить к словам Мензбира: "Северцов-зоолог не мог бы написать так, как сказано в монографии орлов; Северцов-геолог никогда не дошел бы до выводов. представленных им в его статье "Об орографическом образовании высокой Азии": Северцов-географ никогда не дал бы такого законченного описания Тяньшанской и Памирской системы, как мы находим это в его географических сочинениях.
Для работ такого высокого научного значения, как работы Северцова, надо было слитие в одном исследователе нескольких специалистов и подчинение массы частных сведений уму, способному к широким обобщениям путем индукции" {М. А. Мензбир. Биографический очерк, стр. XVII.}.
К 70-м годам XIX в. он уже крупный, вполне признанный, широко известный географ; его хорошо знали учёные Западной Европы. В письме к Н. X. Бунге от 25 сентября 1884 г. П. П. Семёнов-Тян-Шанский писал о Северцове: "Географические общества Лондона и Парижа и другие спешили знакомить своих сочленов с монументальными исследованиями скромного русского труженика наук. И многие другие иностранные учёные общества почтили его выражением своей признательности, за труды по географии в особенности".
Русские географы, в свою очередь, с большим почтением относились к Николаю Алексеевичу и высоко ценили его заслуги перед географической наукой. Популярность Северцова особенно возросла после его путешествий па Тянь-шань и Памир, создавших ему заслуженную славу.
Многие годы своей деятельности и большую часть своей работы Северцов посвящал Русскому Географическому обществу, в члены-сотрудники которого он вступил еще 11 мая 1857 г., т. е. до первой своей поездки на Сыр-Дарью.
Ряд возглавляемых Северцовым экспедиций был снаряжен на средства Географического общества. В некоторых случаях общество просто давало ему поручения и печатало в своих изданиях его статьи. Северцов любил Географическое общество и в свои приезды в Петербург проводил много часов в его уютных залах, увлекая почтенных географов своими яркими рассказами о Средней Азии, споря, обсуждая новые интересные вопросы и проблемы.
Нечего и говорить, какую благодарную память сохранили о Северцове зоологи и зоогеографы. До сих пор специалисты вспоминают и цитируют Северцова; его именем названо много видов животных, птиц и насекомых.
Фаунистическке коллекции Николая Алексеевича занимают далеко не последнее место в зоологических музеях Академии наук и Московского университета {Подробнее см. комм. NoNo 9 и 96.}. Помнят Северцова и ботаники.
Видные представители ботанической науки в лице Регеля и Липского сделали ему скромные посвящения, назвав его именем некоторые новооткрытые виды растений. Его обширный гербарий хранится в Ботаническом институте Академии наук {М. А. Мензбир. Биографический очерк, стр. IX.}.
Северцов был не только многосторонним, но и чрезвычайно прогрессивным для своего времени ученым. Ярким подтверждением этому служит его отношение к учению Дарвина. Он один из первых учёных в России ввел в практику своей научной работы новые методы отбора и исследования материала, основанные на законах Дарвина.
С теорией Дарвина Северцов познакомился в 1860 г., с момента проникновения в Россию. Теорию эту он не воспринял на веру, а, согласно своему обыкновению, длительно проверял, "и притом проверял её не по книгам и не в кабинете, а в обширной нагорной стране Центральной Азии".
С 70-х годов" до самой смерти Северцов выступает как убежденный, последовательный дарвинист. "Дарвинова теория, - пишет он, - крайне удобна и хороша, как философическая тема, для подведения к одному знаменателю всех наблюдаемых явлений (в обобщенном виде) органической жизни" {Замечание это взято из рабочих тетрадей Северцова, хранящихся в личном архиве профессора Ленинградского университета Л. А. Портенко и любезно предоставленных им вместе с рисунками Северцова автору данной статьи, за что пользуюсь случаем принести ему глубокую благодарность.}.
Обстоятельные и детальные наблюдения над видообразованием и изменчивостью видов тяньшанской фауны привели его к признанию творческой роли естественнсго отбора, революционного ядра дарвинизма. Так, изучение тяньшанского серого сорокопута позволило Северцову сделать следующие выводы: "отличительные признаки всех местных пород незначительны, однородны, но у некоторых пород эти признаки уже постоянны, упрочены естественным подбором - у других еще нет именно эта неодинаковость в постоянстве однородных признаков и поучительна для решения вопроса о происхождении видовых различий, подтверждая теорию Дарвина..." {См. стр. 171, так же Северцов, "Природа и животные Тянь-шаня".}.
Приняв однажды эту теорию, Северцов неукоснительно руководствовался ею до конца жизни и не только сам не сходил со своих позиций, но в жарких спорах старался убедить в правильности теории Дарвина и её противников.
Об одном из таких споров пишет в своих рукописных воспоминаниях Андрей Петрович Семёнов-Тян-Шанский {Андрей Петрович Семёнов-Тян-Шанский (1868--1942) -- известный русский зоогеограф и энтомолог, сын знаменитого П. П. Семёнова-Тян-Шанского.}.
Он образно рассказывает, как Северцов, в один из своих наездов в Петербург, сразился с Н. Я. Данилевским, автором критики учения Дарвина {Н. Я. Данилевский. Дарвинизм. СПб., 1885 - 1889 г.г.. Подробнее о нем ом; комм. No 16.}.
"Н. А. Северцов, как убежденный дарвинист, выступил его рьяным противником и, посетив Данилевского в доме, где гостил последний, горячо проспорил с ним целую ночь напролет, к немалому ужасу хозяйки дома. Картину эту надо дополнить тем, что Даниловский всю ночь курил трубку на длинном черешневом чубуке, а Северцов - папиросы из какого-то специфического табака странного запаха.
Столкновение двух выдающихся умов, обладавших притом же громадной эрудицией, оставило неизгладимый след в памяти свидетелей этого научного турнира". Велика роль Северцова в изучении Средней Азии. Велики его заслуги перед русской наукой.
До Северцова и Семенова-Тян-Шанского единственные сведения о Тянь-шане можно было получить из книги Гумбольдта Asie Centrale, которая, хотя и произвела переворот в представлениях о Средней Азии, была построена, как известно, не на личных наблюдениях Гумбольдта, а на сообщениях древних путешественников и китайских географов.
Сведения Северцова по географии и геологии Тянь-шаня не произвели таких серьёзных сдвигов в познании Высокогорной Азии, как позднейшие труды Рихтгофена и Зюсса. Однако их можно смело считать первыми практическими данными учёного-очевидца после теоретических обобщений Гумбольдта и Риттера.
Северцов первый из европейцев достиг и изучил самую сокровенную центральную часть таинственного Тянь-шаня. Первый освоил он тяньшанские сырты и первый перевалил Заилийские горы, с которых П. П. Семёнов-Тян-Шанский в 1856 г. лишь любоваться мог величием Тянь-шаня.
Первый из европейцев после Марко Поло (XIII в.) перевалил северные снежные хребты Памира и исследовал высокогорные озёра Кара-куль (3 954 м) и Яшиль-куль (3 820 м). Он дал первые сведения об орографии Памира и первый подробно ознакомил учёных с его растительным й животным миром.
Одним из первых учёных прошел Северцов Голодную степь и "непроходимые пески" приаральских Кызыл-кумов. Он "дал первые точные данные об уровне Арала" и набросал первый смелый план хозяйственного освоения пустыни. Северцов дал первые научные сведения о выходах приэмбинской нефти, о географии и геологии Арало-каспийских степей, Мугоджар и северного Усть-урта.
Весь труд Северцова, пожизненное накопление им теоретического багажа были направлены на целесообразное служение человеку в его практической деятельности. Северцов изучает горы и пустыни Средней Азии не абстрагированно - его интересуют возможности и пути их хозяйственного освоения.
Так, сталкиваясь с вопросами развития производительных сил края, Северцов, исходя из особенностей быта населения и возможностей данной местности, предлагает широкие, но вполне реальные планы развития "благосостояния" того или иного района.
Его мысль о проведении железной дороги Москва - Ташкент вдоль нижнего течения Сыр-дарьи была осуществлена через несколько десятилетий. Реальными оказались и его предложения по ирригации, использованию удобных земель в сельском хозяйстве, транспорту и речному судоходству.
Занимаясь изучением красной рыбы в уральских водах, он попутно ставив и стремится разрешить вопрос о развитии рыболовных промыслов и судоходства на р. Урале. Мы видели, какое большое значение придавал Северцов разработке каменноугольных месторождений в "безлесном, бездорожном крае".
Вообще всё, что делал Северцов, не было оторвано от жизни, а имело целью разумную связь теории с практикой. Блестящий практик, Северцов обладал и редкими способностями к исследовательской полевой работе и большим талантом к широким теоретическим обобщениям. Слова А. Н. Северцова о том, что Николай Алексеевич не был кабинетным ученым, а "в поле чувствовал себя как дома", справедливы. Северцов действительно не был способен к длительной сидячей работе.
До самой старости не угасала его пытливость ко всему новому и страсть к постоянным путешествиям. Он был истинным исследователем полевиком. Но никогда не пытался он монополизировать свои выводы и открытия, а, найдя их годными к использованию, делал достоянием широких масс, указывая пути и методы для практического их применения.
В этом, вероятно, и был залог популярности и симпатий к Северцову. Но, несмотря на свою известность и признание за границей и среди передовых русских учёных, он не был академиком. Реакционерам из "немецкой группы" в Академии наук нередко удавалось воспрепятствовать избранию в академики передовых русских учёных.
Вот почему Северцов, подобно Менделееву, Сеченову, Миклухо-Маклаю и многим другим, и не был удостоен этой, заслуженной им, чести. Свою научную работу Северцов постоянно увязывал с деятельностью других учёных в смешных областях науки.
Он внимательно следил за работами русских орнитологов. Чтобы вести наблюдение над определенной областью, нужно было сопоставление её с другими, а для этого существенно было знать, кто ею занимается.
В архиве Л. А. Портенко сохранился составленный Северцовым перечень орнитологических областей России с указанием орнитологов, занимающихся этими областями. При этом против четырех крупнейших областей (Москва, Петербург, Воронежская губ., Оренбургские и Киргизские степи) из общего числа 19 рукой Северцова проставлено "Ego". 
Северцов -- не только крупный учёный, но и замечательный человек. Чем ближе знакомишься с его трудами, тем больший интерес он вызывает. Материалы о Северцове очень скудны, даже среди учёных мало кто знает о полной неожиданностей трудовой жизни Николая Алексеевича.
Его многогранный облик раскрывается во всей своей полноте лишь при детальном изучении различных архивных материалов, воспоминаний современников, его собственных трудов и тех немногочисленных высказываний учёных, которые существуют о Северцове в научной литературе.
Личность Северцова замечательна во многих отношениях. Светлый самобытный ум, целеустремленность и независимость научной мысли, высокая эрудиция и работоспособность сочетались у него с большой скромностью, с полным отсутствием тщеславия и карьеризма.
Вдумчивый, сдержанный, внешне всегда спокойный, даже медлительный, он поражал кипучей энергией во всем, что касалось его занятий, и живостью, которую он проявлял в путешествиях, и блеском остроумия в дружеских спорах.
В отличие от некоторых путешественников того времени Северцов никогда не пользовался своим привилегированным положением и правами для какой бы то ни было эксплоатации местного населения. Как настоящему гуманисту ему было чуждо всякое национальное угнетение.
Он не оправдывал действия русских властей в Средней Азии, часто вызывавшие народные восстания, жестоко подавлявшиеся, и указывал, что "и легко усмирённый бунт оставляет свой вредный след, если поводом к нему было действительное стеснение народа.
Власть, возбудившая бунт, например, отнятием земель у населения, и после усмирения бунта в значительной степени теряет свой нравственный авторитет, а такой потерей пренебрегать нельзя" {См. приложение No 2 к первому изданию "Путешествий по Туркестанскому краю".}.
Несмотря на свое положение и образованность, Северцов был необыкновенно прост в обращении, особенно со своими подчиненными, будь то инженер или просто охотник, русский или киргиз. За это он пользовался всеобщим уважением и любовью.
Знавшие Северцова лично или по рассказам его друзей вспоминают о нем, как о человеке очень серьёзном, отзывчивом и добродушном, но, одновременно, решительном, независимом в своих поступках, даже резком и требовательном к себе и другим.
Независимость и самобытность Северцова проявлялись даже в костюме и манере держаться и служили поводом для многочисленных анекдотов. А. П. Семёнов-Тян-Шанский в своих рукописных воспоминаниях пишет, что вид Северцова поражал своей необычайностью: поверх военного костюма он носил меховую доху, а на длинных волосах смешно выглядела чиновничья фуражка. В таком виде он появлялся даже в присутственных местах.
Приезды Северцова в Москву и Петербург оживляли кабинеты учёных и светские гостиные не только обилием научных новостей, споров, новых тем, но и массой анекдотов вокруг "северцовских историй". Одной из сенсаций - по устным воспоминаниям Тхтого же А. П. Семёнова-Тян-Шанского - было "происшествие с дамой" которую Северцов привел в ужас упорным преследованием на Невском проспекте.
Кончилось это "происшествие" тем, что "приличный господин странного вида" быстро подошел вплотную к даме и с озабоченным видом снял с полей её шляпы жука, уронив при этом: "Извините, сударыня, у вас на шляпе - интересный экземпляр".
Полное безразличие ко всякого рода условностям и пресловутая рассеянность Северцова ни в какой мере не сказывались на работе. Напротив, возможно, они объяснялись крайней сосредоточенностью Северцова на научных вопросах: по словам Мензбира, в рукописях и многочисленных коллекциях Северцова, которые он не только, в основном, собирал сам, но сам препарировал и упаковывал, всегда царил образцовый порядок.
Все наблюдения, измерения, съёмки, зарисовки и т. п. Северцов делал, как правило, собственноручно, никому не доверяя этого. В экспедициях он не гнушался никакой работой, и нужно добавить при этом, что делал Северцов все очень тщательно и раз начатое дело всегда настойчиво доводил до конца.
"Н. А. Северцов принадлежал к числу тех редких тружеников науки, которые, задавшись известной научной идеей, неутомимо преследуют ее до конца своей жизни, невзирая ни на какие неудачи, препятствия и даже несчастья" {И. В. Мушкетов. Туркестан, стр. 192 - 193.}.
Своим отношением к труду и умением трудиться Северцов вызывает глубокое уважение и достоин подражания. Наряду с такой преданностью науке Северцов проявлял и большой интерес к искусству. Недаром среди его друзей было много одарённых артистов, художников и поэтов.
Особенно привлекала Северцова живопись. Он любил и высоко ценил произведения великих художников и в свободное время охотно посещал музеи и выставки. Сам Северцов превосходно рисовал, и его рисунки птиц и зверей, по отзывам знатоков, не уступали рисункам Ватагина - знаменитого рисовальщика животных.
Любовь к живописи сделала Северцова завсегдатаем дома вице-президента Академии художеств - Ф. П. Толстого, где всегда можно было встретить цвет тогдашних художников, увидеть новинки живописи. Здесь же можно было поговорить, поспорить и на научные темы, встретить учёных, писателей и музыкантов.
Так, частым гостем у Толстых бывал в то время профессор русской истории Н. И. Костомаров; здесь встретил Северцов знаменитого Щепкина и выдающегося английского трагика Олдриджа, который произвел в Петербурге огромное впечатление своим исполнением роли Отелло.
У Толстых Северцов встретил и модного по тому времени поэта Щербину, который, находясь в дружеских отношениях с Северцовым, распространял о нём множество остроумных анекдотов, главным образом о его рассеянности.
Северцов и сам часто, смеясь, дополнял рассказы Щербины и, недурно владея стихотворной формой, зачастую, в свою очередь, писал едкие эпиграммы на поэта. Там же, в семье Толстых, познакомился Северцов с украинским поэтом Тарасом Григорьевичем Шевченко, только что вернувшимся из своей ссылки.
У Северцова было много "точек соприкосновения" с ним; особенно ему было симпатично то, что Шевченко тоже был, хотя не по своей воле, в Средней Азии и тоже путешествовал по Аральскому морю. Шевченко написал тогда с Северцова портрет, который, судя по описаниям Юнге {Е. Ф. Юнге - дочь Ф. П. Толстого, современница и приятельница Северцова.
Она оставила интересные мемуары, в которых немалое место уделено и Северцову. "Воспоминания В. Ф. Юнге", изд. "Сфинкс" без обозначения года.}, как нельзя более удачно отразил самые характерные черты Северцова: его внешность и манеру держаться.
Известно, что Северцов был очень некрасив, особенно в молодости. Вот как характеризует его внешность Юнге: "не знакомых с ним близко людей Северцов поражал странностью своих манер и наружностью, которую многие называли страшной. Николай Алексеевич действительно не был красив.
Голову держал он всегда вниз и смотрел через очки; ходил, приподняв плечи и как-то бочком; говорил громко, отрезывая слова и вставляя в речи азиатские словечки, вроде "джок", "джемак", или присущие ему одному выражения: "отнюдь", "линия такая", "похоже, как укус на колесо".
Войдет, бывало, в гостиную и, издали завидев книжку журнала, ни с кем не здороваясь, с возгласом: "А, у вас уже есть" -- садится читать, как будто он один в комнате. Особенно смущалась публика способом беседы Северцова.
Дело в том, что Николай Алексеевич часто в разговоре долго обдумывал заинтересовавшие его взгляды собеседников и по поводу их прослеживал собственную мысль: замолчит, задумается, щиплет свою бороду и вдруг после долгого времени вытянет руку со скрюченными пальцами и выпалит своим зычным голосом: "джок", или "а это ведь верно" - когда разговор уже успел перейти на десять новых тем. Происходило это у него не от медлительности мышления, а потому, что чужое слово тут же зарождало в нём целые потоки возражений, выводов, которые он должен был развить и сгруппировать сам в себе, прежде чем сообщить слушателям. Вообще он как бы въедался в какую-нибудь мысль и иногда продолжал развивать её еще и на другой и на третий день".
В таком же духе вспоминают о Николае Алексеевиче художник В. В. Верещагин в своих "Воспоминаниях", Д. М. Погодин {Погодин, Воспоминания. Ист. вестник, 1892, апрель.} и другие его современники. А. П. Семёнов-Тян-Шанский, единственный из современных нам учёных, сохранивший личные воспоминания о Северцове, так пишет о нем: "Н. А. Северцов был очень некрасив; при крупном росте и массивной сутулой фигуре наружность его для детей была прямо устрашительна.
Впечатление усиливалось неизгладимыми в течение всей его жизни следами его боевой схватки с кокандцами,в которой он не погиб только благодаря своему мужеству и богатырской натуре... Лицо его было в шрамах, а одно ухо осталось рассеченным. Он не только не маскировал эти изъяны, но охотно показывал интересующимся свое разрубленное ухо." {Из вышеупомянутых рукописных воспоминаний.}.
Так из отрывочных воспоминаний возникает перед нами цельный обаятельный образ крупного учёного и замечательного человека, понятный и близкий нашим современникам. Разносторонность и многогранность Северцрва ещё усиливает нашм симпатии к нему.
Это был истинный учёный-энциклопедист в лучшем, современном смысле этого слова. Переиздание книги Северцова "Путешествие по Туркестанскому краю" хочется считать началом выхода в свет и других давно забытых, но безусловно нужных для современных учёных работ Севердова. Географическое издательство первое привлекает внимание советского читателя к имени и трудам Северцова, и в этом его большая заслуга. Николай Алексеевич Северцов достоин широкой известности среди всех народов Советского Союза.
Лишь советский народ в состоянии отдать должное таланту и самоотверженному трудолюбию Северцова, оценить огромный вклад, внесённый им н историю исследований России, его беззаветную преданность русской науке.

Источник:
Р. Л. Золотницкая. М., ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, 1947. Второе издание. Под редакцией и со вступительной статьёй Р. Л. Золотницкой. OCR Бычков М. Н.